Серый Кот, Те Гуань Инь - Фанфик Время цветущих яблонь

— Но как? Зачем? Это же... — Редкий случай, Гермиона не находит слов. Хотя вообще-то с момента нашего знакомства она стала более эмоциональной, так что случай явно не последний.

— А в чем дело? — Теперь уже в недоумении Поу, но на выручку приходит Падма:

— На Западе верят, особенно среди маглов, что людей-половинок Бог отлил в готовом виде. И надо только найти свою, а меняться не нужно.

— Ну и как? Находят? — Поу веселится, дескать, вон какую смешную глупость придумали люди.

— Сперва говорят, что нашли. Потом говорят, что ошиблись. — Парвати тоже не остается в стороне, и они веселятся уже втроем.

— Гермиона, надеюсь, ты не веришь в эту чушь?

— Ну, э-э-э... Не знаю. А это неправда?

— П-ф-ф. Разумеется. Это могло бы быть правдой, будь человек неизменным, раз и навсегда отлитым из бронзы. Болт с гайкой могут просто подходить или не подходить друг другу. А человек больше похож на пламя свечи — оно только выглядит одинаковым, а реально каждую секунду не имеет ни одной общей частицы с собой прошлым. То есть требуется не то, чтобы двое "подошли" друг другу в какой-то момент, а чтобы танец жизни был общим. Особенно сильно приходится меняться вначале, за тем и ритуал "темной связи".

— А на западе, в чистокровных семьях, просто подливают амортенции. И опа! — Парвати не утерпела вставить свою реплику.

— Но амортенция же только сводит? Как они потом? — По лицу Поу ясно читалось: "что за чушь ты говоришь?"

— Ну да, поэтому подливают в раннем возрасте, пока человек еще легко меняется. Вон Гермионе уже пробовали подлить и не смотрят, что вредно для мозгов. Папа говорил, считается "меньший риск", чем если после свадьбы не поживется вместе.

— Логика присутствует, хоть и вывернутая. — С этой стороны на ситуацию я не догадался посмотреть и сейчас срочно перестраивал в голове картину событий. — Если все равно брак связывают нерасторжимым магическим ритуалом, то есть смысл заставить будущих супругов измениться друг под друга. Все равно им будет некуда деваться. И легче меняться в раннем возрасте. Особенно если влепить такой магической кувалдой по голове, как амортенция. Тут хоть у кого крыша поедет.

— Мерзость. — Настроение Поу этот разговор испортил. — Но... Зато никакой "темной магии", ага. И все такие светлые-светлые.

— Но ведь тот ритуал, который ты предложила, тоже будет нас менять. Так в чем разница? — Гермиона говорит тихо, почти шепотом, бросив рисовать на песке палочкой какие-то узоры.

— Тем, что изменения будете выбирать вы сами. Быть вместе значит всегда меняться. Просто можно заранее подумать, cколь сильно придется меняться именно с этим человеком. В какую сторону, и согласна ли ты на такое. Вот, например, с Гарри?

Девочка смотрит на меня и медленно кивает головой. Я тоже молча подтверждаю свое согласие. Вообще-то я сейчас подставляю Гермиону под удар чуть более чем полностью. Примерно неделю назад я внимательно рассмотрел свою магию и связь с этим телом. Оказалось, несмотря на полное воплощение, моя личность по-прежнему записана в огненных завитках, и не может меняться так, как менялась бы личность обычного мага этого мира. Так что, если ритуал связывает пару вместе, то все изменения достанутся на долю Гермионы. Впрочем, мне так даже удобнее.

* * *

Для ритуала пришлось покинуть пляжи побережья и перебраться в узкую горную долину с маленьким храмом внутри скалы, на уступе ущелья. Зелье мы с Гермионой варили сами, хотя, конечно, под внимательным наблюдением Поу. И вот темно-коричневая, почти черная жидкость с острым и свежим запахом разлита из котла в две каменные чаши, черную и белую, а Поу подает нам обсидиановый нож:

— Пригоршню крови. Эрмиона — в белую, Гарри — в черную.

Надрезаю ладонь и, как только последняя капля стекает в зелье, рана затягивается, а зелье меняет цвет. Сейчас в белой чаше плещется что-то похожее на молоко, а в черной цвет исчезает вовсе и можно было бы подумать, будто это просто вода, если бы не опаловые переливы в ней. Повинуясь жесту Поу, забираем чаши с подставок, причем мне велено взять белую с молочной жидкостью, а Гермионе черную с серебристой.

— Это ваше питье и еда на ближайшие двое суток. А теперь идите за мной.

Две комнатки, вырубленные в камне, напоминают тюремные камеры в пещерах под Янтарным замком. Узкие пролазы вместо дверей, туалет, рукомойник, уходящая куда-то вверх вентиляция, и никаких окон. Но воздух свежий, теплый, пахнет цветами и травами. Вместо тюремных нар или вонючей соломы — удобные плетеные кресла с подушками на них. В стене между камерами проделана дыра, через которую можно говорить, или просунуть руку, но не более.

— Заходите каждый в свою комнату, раздевайтесь. Все амулеты тоже снимайте, только родовой перстень, Гарри, можешь оставить — он участвует. Зелье забирайте с собой.

Гермиона смотрела на Поу снова ставшими очень большими почерневшими глазами, но спорить не стала, и ушла к себе. Собрав наши вещи, Поу ушла, задвинув за нами узкие входы каменными дверьми. Магические светильники погасли, на нас опустились темнота и тишина.

— Гарри? Мне страшно здесь. Кажется, будто это тот подвал... и я тоже голая, как там.

— Эрми? Ты ведь знаешь, что это не так. Ты же умная девушка.

— Знаю, но все равно, — шорох в отверстии, разделяющем камеры. — Гарри, ты можешь нащупать мою руку?

Как только наши руки соприкасаются, Гермиона сжимает мою ладонь, а потом, немного успокоившись, переплетает пальцы.

— Ты здесь. Извини... Сейчас понимаю, что глупые страхи.

— Если они сейчас глупые, может расскажешь, что тебе тогда приснилось?

— Тогда! Если бы только тогда... я уже несколько месяцев не могу спокойно спать. — Оп-па! А я все пропустил, думая, что это просто усталость к концу учебного года. — Снится все время одно и то же. Как будто я открываю глаза в своей кровати в Хогвартсе, но как бы не просыпаюсь. Все вижу, но пошевелиться не могу. Слышу, как открывается дверь спальни, потом отдергивается полог кровати и там Дамблдор. Он делает какой-то жест палочкой, я взлетаю из-под одеяла. Совсем голая, хотя я помню, что надевала пижаму перед сном. Во сне помню. Потом он идет по коридорам, а я плыву перед ним, так, без ничего, и не могу пошевелиться или издать хоть звук. Спускаемся в подземелья и входим в какой-то зал с большим каменным алтарем в центре. Дамблдор опускает меня на алтарь и уходит. Через некоторое время появляется Рон, и смотрит на меня с такой мерзкой ухмылкой, а я чувствую, что ничего не могу сделать, и просыпаюсь. У себя в спальне наверху, под одеялом, в пижаме, как и ложилась. Только вся мокрая от пота. И так каждый день. Я уже даже начинала подозревать, что это не сон, но завязала на пуговицы пижамы хитрую нитку. Она утром оставалась на месте. Ну а потом, когда дома и здесь снилось то же самое, сразу ясно, что сон.