Кой - И такое бывает...

— Можно подсказку? — спросил я у внимательно наблюдающей за мной Мюриэль.

— Можно, — иронично-снисходительно улыбнувшись, сказала она. — Тебе просто наводящую фразу или, может, ответ на вопрос?

— Второе. Скажите, а ведь Дурмштранг — это либо очень большая школа, либо сеть школ на самом деле?

— Верно, — изумлённо кивнула Мюриэль.

— И стала она таковой где-то после Второй Мировой, а до того ничем особым от остальных школ не отличалась?

— Тоже верно, — Мюриэль уже вернула на лицо выражение уничижительного любопытства. — Но это второй вопрос. Хотя, как я поняла, ты уже знаешь ответ. Ну-ка, просвети старую перечницу, покажи ей откровения юного волшебника.

— Всё просто. После Второй Мировой Болгария стала одной из стран соцлагеря, при этом правительственная верхушка СССР не могла не знать о волшебниках, а значит, была в курсе и по поводу школ. Уж не знаю, сколько было магических школ в советском пространстве, но вряд ли много, а учитывая территорию, в разы превышающую размер Британии и Франции вместе взятых, потенциальных учеников было очень много. Проигнорировать Дурмштранг, по меньшей мере, как вариант небольшой разгрузки для остальных школ, Советы никак не могли. Далее, во время войны связь между маггловским и магическим миром серьёзно улучшилась, и некоторое время они существовали очень близко, почти параллельно, так как имели одинаковые проблемы. После войны подобный почти союз стал сходить на нет, но в первые годы всё ещё был силён, что позволило достаточно тесно связать болгарскую школу с советским пространством. А вот теперь, когда Союз уже распался, в Дурмштранг всё ещё поступает прежнее количество учеников, потому что магам шевеления маггловского мира, не связанные с войной, по сути фиолетовы. Таким образом, Дурмштранг имеет большее количество учеников, и даже если планка обучения там такая же, как и в Хогвартсе (хотя все говорят, что там эта самая планка выше), то дети приедут сильнее, потому что там конкуренция жёстче. Вот, — я перевёл дух.

— Надо же, — с удивлённой задумчивостью протянула Мюриэль. — А Шейтхар не врал...

— Значит, всё-таки Шейтхар, — безразлично сказал я.

— Ты о чём это, глава недоделанный?

— Как вы сами заметили, разрешения на обнародование моего статуса я не давал. Знал об этом только Шейтхар, и только он мог проговориться. Но я решил подождать с обвинениями до того, как вы всё подтвердите.

— Не гони коней, малявка! С обвинениями он подождёт... Я всё же тоже Прюэтт, и нет ничего такого в том, что гоблин поведал мне о счастливом возрождении семьи.

— Вы — Крестон, это во-первых. А во-вторых — я, как вы сказали, глава, пусть и недоделанный. А он вам всё рассказал даже без моего ведома...

— Притормози, сопля рыжая! Помочь он тебе хотел, балда! И меня помочь тебе попросил. А я, знаешь ли, не страдаю альтруизмом в острой форме, да и помогать людям не особо люблю, скорей, наоборот, если ты заметил, — не скрывая язвительности, ответствовала мне она. — Но он меня убедил, что ты неплохой мальчик, даже с претензией на мозг. Вон какие интересные логические цепочки строишь, даже, как настоящий Прюэтт, маггловскую историю знаешь. Спроси у жителей этого дома, что такое Великая Депрессия, и они после недолгих раздумий на голубом глазу ответят тебе, что это когда у королевы было плохое настроение в течении долгого времени, тьфу!

— И с чем он хотел помочь? — уязвлено поинтересовался я.

— Для начала он попросил тебе намекнуть... — она с натугой поднялась с дивана, подошла ко мне и отвесила мне хорошую затрещину: — Твоя палочка тебе не подходит, кретин! — и вернулась на своё место. — Ну, ещё он сказал, что ты весьма обеспокоен вопросом защиты разума.

— И вы можете мне помочь?

— Разумеется, мальчик. В первом случае, учитывая, как долго тебе служит твой ширпотреб, по ошибке называемый настоящей палочкой, я сведу тебя с хорошим мальчиком, который сделает тебе хорошую палочку буквально за бесценок — от сорока до восьмидесяти галеонов. Во втором я познакомлю тебя с не менее хорошей девочкой, которая сможет нарисовать на тебе что-нибудь красивое и полезное, магические татуировки, слышал о таких?

— Что-то где-то, — неопределённо проговорил я, после чего утвердительно заметил: — Денег вы мне не дадите.

— Ха! Я их никому не дам. Завещать буду, разве что. Тебе половину, как самому большому идиоту и неудачнику в этой семье, братьям твоим, сестрёнке на приданое, да и родителям, чего уж там... Вот же наказал Мерлин, единственные родственники — и те Уизли... Но учти, мальчик, мою смерть будут тщательно расследовать! — она неопределённо улыбнулась. — И смотри мне, не трогай Шейтхара. Он хороший и заботится о тебе.

— Да, это замечательно... Проблема в том, что у меня самого денег нету.

— Пф, маленький лгунишка. У тебя уже почти шесть часов как есть сто пятьдесят галеонов. Пляши, Хогвартс выиграл тендер, — у меня прямо от души отлегло.

— А сколько будет стоить магическая татуировка?

— Не знаю, приблизительно от полутора тысяч галеонов, — к душе прилегло обратно. Пытаясь отвлечься, я задал давно интересующий меня вопрос:

— А скажите, почему вы отказались вести дела рода?

— Я что, похожа на идиотку? — она от души расхохоталась. — Надо оно мне, это убыточное агонизирующее предприятие? — внезапно её улыбка потускнела, как будто с неё резко сорвали маску. С грустью и даже горечью она, внимательно рассматривая камин, продолжила тихим, чуть хрипловатым голосом. — Мне уже сто четыре года, мальчик. Не тот возраст, чтоб брать на себя чёртову кучу проблем. Да и я большую часть жизни прожила под фамилией Крестон, и отказаться от неё — всё равно, что предать память Эдварда в угоду бесперспективной прихоти. Времена, когда я, так сказать, собственными силами могла возродить род, прошли ещё до Второй Мировой, знаешь ли... так что адский труд по возрождению Прюэттов ляжет именно на твои плечи, уже лёг. Впрочем, Шейтхар говорит, что ты вполне неплохо справляешься, а это, поверь, весьма лестная оценка. Он на своём веку успел повидать ещё моих дедов, которые правили более чем достойно; он с ними тебя и сравнивает... Надеется, что по наступлению совершеннолетия ты сможешь занять всё-таки кресло Прюэттов в Визенгамоте, а то оно, зараза, уже лет сорок пустует...

— Ну что ж, — будто опомнившись, вновь энергично забрюзжала она противным скрипучим голосом. — Общественность общественностью, а семья имеет право знать о твоём статусе, не так ли? — и, не дожидаясь моего ответа, вновь взмахнула палочкой, после чего профессионально-противным визгом закончила: — Все сюда!!! — и поковыляла на кухню. Спустя несколько минут все, присутствующие в Норе, собрались на этой самой кухне, где Мюриэль и сообщила: