Тур Трункатов - Приключения Гука

Над океаном реяли огромные альбатросы, размах крыльев которых, наверное, был не меньше длины Гука. Как-то Гуку удалось удовлетворить свое любопытство – подсмотреть, как альбатрос схватывал на лету плававших у поверхности небольших кальмаров, проносясь над морем, почти касаясь грудью воды. Но однажды – это было уже довольно далеко на севере – Гук наблюдал совместную охоту альбатросов и дорад – золотистых макрелей на кальмаров. Стая дорад преследовала кальмаров, и кальмары, как ракеты, один за другим вылетали из воды в воздух, спасаясь от преследования. Тут-то их и хватали альбатросы, неизвестно каким образом узнавшие о том, что именно здесь можно поживиться.

С водами холодного течения продвигались на север, в тропики, не только альбатросы, усатые киты, кашалоты. То и дело Гук слышал характерный плеск играющих на поверхности пингвинов. Пингвины двигались обычно небольшими стайками, наверное, потому, что стайками удобнее было охотиться на мелкую рыбу, удобнее было находить скопления громадных креветок, надежнее можно было спасаться не только от таких одиноких озорников, как Гук, но и от настоящих серьёзных врагов. А Гук уж действительно не упускал случая схватить пингвина, нырнувшего на большую глубину, за такое мягкое, тёплое брюхо. Впрочем, это удавалось сделать редко. Обычно он успевал слегка цапнуть зазевавшегося пингвина за толстую ногу с перепонкой между пальцев, а ещё чаще нападение на пингвина кончалось мягким шлепком, который Гук получал от испуганной птицы.

Гук обычно не любил подходить близко к берегам, где шум прибоя, треск перекатываемой гальки, мутная вода и поднимавшиеся со дна моря скалы делали плавание его весьма беспокойным. Но когда большие глубины подходили к берегу, Гук с удовольствием следовал за ними и с любопытством разглядывал недоступный для него мир, раскинувшийся по берегам. Так было и на этот раз, когда спокойное море и значительные глубины позволили ему провести несколько дней совсем рядом с берегом, в глубоком проливе среди нескольких небольших островов и материков в районе архипелага Чонос. Тут-то уж Гук отвёл душу и в полном спокойствии как следует рассмотрел существа, которые живут у самой границы той зоны моря, куда ещё проникает солнечный свет, – на глубине 150–200 длин. В спокойной прозрачной воде под защитой мелких островков здесь, на такой большой глубине, кое-где встречались огромные, величиной с хвостовой плавник Гука, розоватая и красноватая морские лилии – гелиометры. Сначала Гук принял эти создания с десятью длинными лепестками-щупальцами за диковинные водоросли, но потом обнаружил, что эти «водоросли» с большим изяществом могут двигаться с места на место, одновременно поднимая пять одних и опуская пять других щупалец. Гелиометры не такой огромной величины, а поменьше встречались и в более высоких слоях воды, и здесь-то Гуку пришлось наблюдать, как это такое изящное существо всё время ищет места, где в её щупальца-руки попадало бы побольше всякой живности. Стоило малькам и креветкам оказаться около её щупалец, как они парализовались «выстрелами» десятков мелких стрекательных капсул, вероятно содержащих какой-то яд, действующий на мелкие существа. Гук не знал, что не забывала лилия подбирать и всякие остатки погибших в верхних слоях живых организмов: в нижние слои воды во всех морях беспрерывно опускается настоящий «дождь» таких остатков от отмирающих планктонных организмов верхних слоев, от пиршеств крупных хищников. Эти гелиометры, жившие здесь в сравнительно прохладных, но очень богатых органической жизнью водах у чилийского побережья, по величине были самыми большими из всех морских лилий, с которыми сталкивался Гук в своих путешествиях по океану. Лишь у немногих из них все десять рук-щупалец были одинаковой величины: обычно несколько щупалец были меньшими, кривыми.

«Видно, и морской лилии есть с кем драться, если так часто она лишалась этих нужных частей тела», – решил сообразительный Гук.

Здесь же, в этих подводных каньонах, познакомился Гук ещё с одним диковинным жителем морского дна. На ровных песчаных местах, в расщелинах скал он обнаружил много больших морских ежей, не таких маленьких, каких он видел и раньше, тёмных, с такими же тёмными иголками, торчащими в разные стороны, а настоящих гигантов, величиной больше, чем его голова. Каждая из сотен иголок этого ежа была длиной с грудной плавник Гука. Эти ежи лежали на дне группами и, кажется, совсем никого не боялись. Хорошо заметные ярко-красные и темно-фиолетовые шары с торчащими чёрными иглами на светлом фоне песчаного дна.

«Чересчур хорошо заметные!» – подумал Гук, вспомнив знакомство с тоже хорошо заметной круглой оранжевой губкой, от прикосновения к которой нос до сих пор слегка почесывался.

Ежи перебирались с места на место, переставляя свои огромные иглы-ходули, которые оказались очень подвижными.

Присмотревшись, Гук обратил внимание на каких-то ярко-полосатых мелких рыбёшек, которые бесстрашно сновали между длинными иглами ежей, и ещё больше укрепился в мнении, что трогать или даже близко подходить к этим ежам не стоит: ведь не зря же крутятся эти мелкие рыбёшки на виду у всех и ничего не боятся, – значит, иголки действительно защищают их от опасностей. Таких случаев, когда в море одни существа живут вместе с другими, под защитой и укрытием стихии, Гук знал немало. Вероятно, даже правильнее было бы считать, что именно в таком постоянном сожительстве – симбиозе – и проходит жизнь большинства существ в океане. С полями водорослей связаны сотни видов животных; с зарослями кораллов связано и великое множество рыб, и ракообразных, и моллюсков, и водорослей; акулы и черепахи связаны с прилипалами и лоцманами, и так без конца.

«Только, пожалуй, дельфины ни с кем особенно не связаны. Ни с кем особенно, и вместе с тем могут вступить в связь с любым существом под водой, – подумал Гук. – Мы стоим на вершине жизни в океане и можем поступать так, как хотим, а не так, как хочет кто-то другой…»

Тут цепь его рассуждений прервалась. Говорить «мы» об одном дельфине было смешно, а говорить о всех дельфинах одинокий изгнанник не мог, не имел права.

«А хорошо бы встретить стадо дельфинов из нашего рода, – подумалось ему непроизвольно. – Ведь должны же быть в этом богатом океане где-то другие дельфины? И интересно, что делается сейчас в родном стаде?» Какое-то грустное безразличие охватило дельфина. Мысли о том, что он одинок, что он никому не нужен, что всё, что он узнал и увидел, никогда не станет достоянием других дельфинов, прогнали его интерес к наблюдениям подводной жизни да и вообще нарушили желание двигаться куда-то, к чему-то стремиться.