Пётр Заводчиков - Дыша одним дыханьем

Помню случай. Послали на «взять» Рыжика, крупную хитрющую дворнягу. Приказ есть приказ. Рыжик обогнул танк и… испарился. С заряженным истребительным вьюком! Четыре килограмма тола! Немцев отбили, откинули далеко назад. В большой землянке мы все сидим, обедаем, ложками стучим. И вдруг вбегает Рыжик! Вьюк на боевом взводе, а Рыжик виляет хвостом, морда превеселая. Все враз похолодели: если пес заденет за что-либо палочкой, торчащей из вьюка, то это — все, конец. Заводчиков тихо-тихо скомандовал: «Не двигаться, прекратить прием пищи». Подманил собаку, ухватил за взрыватель одной рукой, за ошейник другой: «Ко мне, снимайте вьюк!» Аккуратно сняли, разрядили. Все было тихо-тихо, спокойно так, но у всех холодный пот тек по спине. Из этого Рыжика вышел отличный миноразыскной пес, но все-таки он погиб потом, подорвался. Слишком был суетливый, веселый. Хотя из дворняжек выходили отличные миноразыскные собаки, превосходные! Породное поголовье убывало и его пополняли теми, кого подобрали, сменяли или купили у местных жителей. Выбывали и люди и собаки. Девчонки погибали и командиры тоже. Сапер ошибается один раз, говорят.

Только на Карельском перешейке мы с Мигом подняли 3400 мин. А всего обозначили и обезвредили около сорока тысяч. Сорок тысяч раз смерть прошла мимо, только подумайте. Все ж таки я подорвалась. Раньше меня подорвалась Нина Бутыркина, взрывом противопехотной мины ей оторвало ногу. Мы так испугались. Нет, не смерти — испугались остаться без ног и пообещали друг другу дострелить того, кто подорвется. Для нас тогда, с нашим юношеским максимализмом это было понятно, хоть и глупо. Ведь подорвавшихся собак приходилось достреливать. И вот я сама проворонила «противопехотку». Чья ошибка? Мига или моя? Или роковое стечение? Счастье, что я не наступила на мину полной ступней. Мне раздробило пятку, сожгло, опалило ноги и вся одежда на мне была сорвана и обуглена. Помню, что мужчины ко мне побежали: солдатики и наши командиры. Я только одно кричала: «Не подходите, я голая! Отвернитесь, не подходите!» Они подбежали, сорвали с себя форму и закутали меня в рубахи, в шинели. Очнулась я в лазарете, а надо мною — Валя (Валентин Васильевич Ермолинский — офицер, прим. ред .) Я ему с упреком: «Ведь обещали же, обещали — дострелить!». — А он мне — «А ноги-то, вот они! В сапогах». Сапоги еще не успели разрезать. Я заплакала, а Валя нагнулся и сказал: «Лизка, мы еще с тобою вальс после победы станцуем». Сколько же мы раз танцевали с ним после Победы! Собирались у нас, у Риты. Батя нас называл — девоньки. «Девоньки! С вас пироги-закуски, водку сам куплю». Так мы для него и остались — девоньки, девчонки.

Еще о Миге. Он же был не только рабочий, он был племенной кобель. Первая послеблокадная выставка! Для нас это был настоящий праздник. Собак в ринге очень мало: какая-то течная сучка мелькала, еще кто-то. Наши кобели то ли одурели от радости, то ли мы расслабились. Миг как-то по-дурацки задирал хвост, шею и в итоге получил «хорька». То есть «хорошо», что по сути очень и очень плохо. Не поверите, но я так огорчилась. Сейчас смешно вспоминать.

Потом разминировали Нарву, шли дальше. Что бы не говорили, но местные жители очень хорошо принимали и наших собак и нас. Ведь мы снимали мины, фугасы, ловушки с их полей, из их домов. Жители приносили собакам угощение, а нам водочки. Я водочку, грешна, брала, но меняла на конфеты.

Помню, в Эстонии прямо перед нами (мной и Ритой Меньшагиной), авиаснаряд ударил в корову. Корову разорвало в двух шагах от нас. Какая первая мысль? «Ой! Сколько мяса собакам привалило!» Все бросились ошметки этого мяса разбирать, чтобы побаловать своих собак.

Сейчас в это трудно поверить, но так было. Из лазаретов рвались обратно, в часть, к своим. Мигуля остался в части — мне просто некуда было его забрать. Он долго еще работал на разминировании Ленинграда. После войны я передала его в очень хорошие руки. Себе я выбрала самую мирную профессию — стала парикмахером. У меня были ученики, было дело, которое я любила, которому учила.

Каждую ночь мне снятся или собаки или чужие локоны. Я во сне делаю укладку, стрижку, или собаки одна за другой проходят перед глазами: на минное поле, в нартах. Всех помню, всех! Пора за стол, Победа скоро, доживу ли? Очень хочется отпраздновать.

Очень жаль, что дорога к именно этому воинскому мемориалу оказалась такой длинной. Семьдесят лет трудного пути к возможности рассказать городу и миру правду Блокады о служебном собаководстве предваряли установку этого памятника!

И одиннадцать лет настойчивых поисков и размышлений автора идеи мемориала.

Никого из непосредственных участников этой истории уже нет в живых, немного их и было. Но живы их дети, внуки и благодарные ученики. Век человека не бесконечен, но какое же счастье, что память о людях жива из рода в род. Дело живых — помнить и благодарить. Теперь и нам наступило время отдать долг благодарной памяти.

Историческая справедливость восторжествовала, в нашем городе БУДЕТ установлен этот памятник! Теперь, когда уже пройдены все основные формальности и согласования, мы можем заявить о памятнике вслух.

Скульптор Александр Чернощеков спешно лепит модель, готовит ее для отливки, архитекторы расчерчивают чертежи постамента.

Общественный совет при правительстве нашего города, а также члены комиссии Комитета по градостроительству и архитектуре Санкт-Петербурга единодушно одобрили проект нашего памятника и главное: предрекли ему любовь и уважение горожан. Вице-губернатор Петербурга О. А. Казанская лично поддержала этот проект. Знакомьтесь: мы впервые представляем Вам масштабную модель памятника «Военным дрессировщикам и служебным собакам Ленинградского фронта». Фонд помощи собакам «Верность» готовит широкомасштабную кампанию оповещения россиян о начале сбора средств на установку мемориала.

Худенькая девушка — сапер с миноразыскным щупом и немецкая овчарка, пережившая вместе со своей дрессировщицей уже две блокадных зимы готовы к выходу на минное поле. Они сосредоточенны. Они безраздельно доверяют другу.

Это памятник самоотверженному мужеству бойцам 34-го Отдельного инженерно-саперного батальона Ленинградского фронта, единственному в МИРЕ воинскому подразделению минувшей войны, где наравне с мужчинами служили девушки — дрессировщицы и вожатые служебных собак.