Эман Фридман - Занимательная приматология

ных проблем, пишет шведский профессор А. Еллегард, в действительности он определялся скрытой или открытой идейной борьбой.

Иначе и быть не могло! Не личные отношения Гексли и Оуэна, имевшие, возможно, какое-то частное значение, определяли существо векового спора, не «чудачества» выживающих из здравого ума фанатиков, не «обида» за обезьянью генеалогию человека, за родство с этими «уродливыми копиями» людей, нет... И не была в целом борьба в приматологии выражением «обычного» сопротивления новым идеям, как не был главным действительно дававший себя знать многовековой психологический груз отрицательного отношения к приматам (насаждавшийся, не забудем, также церковниками) — он, конечно, сказался и в науке, и в литературе, и искусстве.

Главная причина ожесточенной борьбы с симиальной теорией, с мнением об особом сходстве и родстве человека с обезьянами кроется в другом. Теория происхождения человека естественным, эволюционным путем нанесла тягчайший удар по религиозному антропоцентризму, по «божьей», платоновской исключительности человека. Это был удар по самой распространенной форме идеализма — религии. Фактически по трем религиям, игравшим в истории человечества колоссальную роль. Равный по силе удар трудно сыскать в истории цивилизации. Вероятно, только идея гелиоцентрической системы мира может быть сопоставлена с ним по мощи воздействия на устои теологии. Торжество эволюционизма, естественного происхождения организмов, предрешало крах фундаментальных основ Библии, а с ним столь долго и жестоко оберегавшейся религиозной картины мира.

Книга Дарвина, пишет известный американский биолог Т. Добжанский, «содержала, возможно, самую революционную из когда-либо высказанных научных идей, касающихся природы человека...» Теория эволюции Дарвина была настоящей революцией не только в знаниях, но и в сознании. Вовсе не случайно, что сам Дарвин вынашивал идею трансмутации видов и естественного происхождения человека во второй половине 30-х гг.— именно в те же самые годы, когда он, по его признанию, терял веру в Ветхий завет (1836 — 1839)! *

* См.: Дарвин Ч. Воспоминания о развитии моего ума и характера (Автобиография). М., Изд-во АН СССР, 1957, с. 98.

Подобные совпадения неизбежны были в сознании многих людей.

Вот откуда ненависть клерикалов к дарвинизму, а заодно и к «гнусным праотцам» человека — обезьянам. Приматология оказалась в фокусе яростной борьбы идеализма с наступательными материалистическими положениями естествознания. Конечно же, это обстоятельство не могло пройти бесследно для науки о ближайших родственниках человека. Поэтому наряду с обычно принимаемыми причинами замедленного развития приматологии (трудности завоза и содержания обезьян, наблюдения их на воле) мы вправе считать существенной еще одну, не учитывавшуюся ранее приматологами, а именно: влияние церкви на развитие науки о приматах.

Оно сыграло отрицательную роль и в истории медицинских исследований на обезьянах. Изучать обезьян как таковых, как объект зоологии — еще куда ни шло, с трудом, но все же можно было как-то в новейшее время. Изучать же их как модель человека, ставить на них медицинские опыты, в которых надо исходить из родства и генетической близости с человеком, было вовсе не просто. Между прочим, не случайно старейшее на Земле из ныне существующих учреждений медицинской приматологии — Сухумский питомник обезьян (создан в 1927 г.), или иначе Институт экспериментальной патологии и терапии АМН СССР, находится в стране, где третирование дарвинизма, разумеется, невозможно.

Можно спросить: как же случилось, что не столь уж скрытое враждебное отношение церкви к приматам в раннем средневековье, на всем протяжении средних веков, в Новое время осталось без должного освещения? Как случилось, что опубликованные в 1935 г. ламентации Линнея, противоречивые мысли о приматах Бюффона, очевидная маскировка Ламарка и других ученых, поразительный в истории науки факт ликвидации отряда Primates и разделение его на два отряда, изнурительная и достаточно известная борьба Гексли и другие подобные примеры остались без внимания тех ученых, которые хоть и изредка, но освещали историю приматологии в 20 — 60-х гг. XX в.?

Вот как это произошло. Отдельные книги о фактах третирования обезьян (главным образом в эпоху средневековья) вышли сравнительно недавно (в 1938 — 1952 гг.) и никак не были связаны с историей развития приматологии. Не имели прямого отношения к приматологии и те авторы, которые освещали, скажем, нападки на Гексли и Дарвина или «обезьяний процесс». Главный же в прошлом труд по истории изучения приматов — монография Роберта и Ады Йеркс «Большие антропоиды» — вышел в 1929 г., но, как подчеркивали сами авторы, они не стремились воссоздать историю приматологии (самого слова, напомню, тогда еще не существовало), оставляя это, как они писали, будущим исследователям. Они лишь дали описание ценных, неизвестных до того фактов из редких источников, которые добывали для Йерксов не один год несколько библиографов и переводчиков. Многие же исторические экскурсы последующих авторов, как правило, повторяли то, что опубликовали Роберт и Ада Йеркс.

Надо помнить также, что еще сравнительно недавно простое изучение приматов ставило исследователя в положение некоего идеологического борца, и это не устраивало многих ученых, настроенных сугубо «академически», связанных с религией если не лично, то через семью и социальную среду. Ни Роберт Йеркс, ни другие авторы не хотели осложнять свое положение или судьбу дела, которому себя посвятили (у Йеркса — это колония шимпанзе), опасными дискуссиями с клерикалами. От них, как сказано, иногда зависело финансирование исследований. Ведь еще в 1941 г. видный английский ученый Э. Монтегю призывал к осторожности при использовании термина «приматы», употребляемого в церковной иерархии*, а физиолог Дж. Фултон подчеркнул, что Теодор Ру (США), напечатавший новое слово «приматология» в 1941 г., отказался от «богословских терминов» в именовании обезьян.

* Монтегю мотивировал свое предостережение латинским изречением, вынесенным в название данного раздела.

Да что сорок первый год! Известный немецкий ученый Ганс Хеберер в 1963 г. говорил, что нужно отдать должное видному английскому антропологу сэру Уильяму Ле Грос Кларку, который в 1958 г. заявил: «Все еще является большим моральным мужеством рассматривать и защищать проблему происхождения человека». Нобелевский лауреат Г. К. Мюллер на столетнем юбилее «Происхождения видов» сказал так: «Сто лет без Дарвина — достаточно! Позаботимся, чтобы начавшийся в 1959 г. новый век был с Дарвином».

Известно, что даже в наши дни, несмотря, на отмену Верховным судом США 12 ноября 1968 г. «обезьяньих законов», которые объявлены неконституционными, в различных штатах США запрещается изложение теории Дарвина, если столько же времени не будет уделено изучению Священного писания, и даже продолжаются «обезьяньи процессы». Дарвинизм упорно именуется «одной из гипотез». До сих пор, по мнению американских ученых, «религиозную травму» вызывает обнаружение способностей к языковому общению у шимпанзе, и критика этих опытов, как пишет Юджин Линден (1974 г.), объясняется не только научными соображениями.