Наталия Беляева - Творений нетленная сила (Секреты золотого руна)

До прядения, в вычесанном гребнем пухе, выбирали на просвет остистый волос руками. На это уходили зимы напролет. Заняты были все домашние — от мала до велика. В господских поместьях работали девчушки, еще не способные прясть. В «Детских годах Багрова-внука» С. Аксаков описывает, как старая барыня, бабушка героя, пряла пух сама в то время, как вокруг сидели дворовые девочки, которые выискивали грубые волосы в пуховых волоконцах. И худо же бывало той нерадивице, какая пропустит хоть одну остинку. Барыня под рукой наготове держала плетку.

Теплый платок вязали большим — на 600—1000 петель — из двух нитей (пуховой и так называемой шленки, простой бумажной), в ажурном платке второй ниткой брали тонкий шелк. Запрядную нить не применяли. Платок получался квадратом со стороной под два метра. Ажурный делали еще большего размера, хватало укрыть голову, сложив в восемь раз.

Пуховую нить спрядают круто — до 180–200 витков на одном метре. Поэтому оренбургская шаль новой первое время выглядит не очень-то пушистой, скорее даже напоминает связанную пополам с шерстью. Но все легко проверяется. Во-первых, полупуховая тяжела. Во-вторых, платок из хорошего пуха держится на весу, если его поднимаешь за пушинку. Лишь попав три раза в снегопад, хозяйка замечает, что обнова понемногу начинает пушиться.

Год от года платок все пышнее. Лет через пять его стирают в очень мягком мыле, вроде детского, или в детском шампуне. По всему периметру до стирки зубцы ровно и довольно крепко приметывают к полосам ткани или марли шириной 10–15 см. Заранее должна быть готова, обычно деревянная, рама, куда поместится распрямленный квадрат платка с приметкой. По всем сторонам рамы набиты гвоздочки примерно в 1 см высотой на расстоянии чуть большем зубца от зубца. Нужно еще оставить запасец сантиметра 2–4 между стороной платка и рамой.

После стирки и без полоскания мокрый платок натягивают на деревяшки, протыкая гвозди сквозь край ткани или марлевой полосы. Сушат без солнечных лучей, подальше от обогревателей, печек, батарей отопления. Снятый с этих пял платок еще нежнее, ласковее. Со сплошной вязкой стирают изредка, раз в десять лет, белые, ажурные паутинки — ежегодно. Знаю, некоторые предпочитают приводить вещь в порядок с меньшими хлопотами, нашивая перед стиркой паутинку на простынь или прямо зубцами надевая платок на раму. Простынь не сохраняет формы, вязка сжимается, а зубцы и ржавеют и рвутся. При традиционном уходе мой платок служит четвертое десятилетие, даром что эксплуатирую вещь нещадно. Притом это не выставочный экземпляр и связан не знаменитостью.

Выбрать настоящий пуховый платок всегда было большим везением. Радует, что мастерицы донышко, сплошную его часть, приспособились вязать на машине, вручную вывязывают лишь кайму. От того платок не стал хуже, даже наоборот — середка, которая истирается раньше концов, прочнее и ровнее в машинной вязке. Однако на рынках встречаешь зачастую жалкую пародию на оренбургский платок. Вам врут в глаза, предлагая подделку из запрядной нити, с синтетической основой, в пряжу бог знает что намешано, а несчастные пушинки держатся на честном слове, донельзя встрепанные гребнем. Из тонкой чистошерстяной пряжи платок будет несравненно качественнее рядом с таким, с позволения сказать, пуховым.

Говорят, живущие у моря редко купаются: куда, мол, оно денется и завтра! Так и в отношении ремесел. А. Бенуа предсказывал в начале нашего века, что, прозрев, пожалеем о самобытных народных изделиях, но они станут редкостью и стариной. Оренбургские шали и паутинки совсем редкостью, может, и не назовешь. Отличные платки выпускает местная фабрика. В ее добротных теплых шалях до 70% пуха, чуть меньше — в ажурных. И тот, кто такую вещь приобрел, без сомнения, доволен. Но это другие изделия, отличающиеся от связанных руками.

Время от времени в Оренбуржье делают попытки возродить уникальный промысел и вырастить новое поколение вязальщиц. Правда, почему-то силятся поднять клубок за нитку. В очередной раз усаживают за прялку целыми классами. В конце 50-х, помню, на Всесоюзную стройку Гайского горнообогатительного комбината явилась однажды розовощекая девушка Люся Руль с авоськой зеленого лука. Сбежала из дома, из знаменитого пуховязального села, после первых неудач в обучении. Плакала: «Что, мне самой в эти петли, что ли?»

Серьезными вязальщицами становятся в большинстве случаев те, кто проходит выучку на дому, у матерей и родственниц. Они покажут и свои заветные приемы, и поддержат в простом житейском смысле, потому что у нас сроду тратят на кого угодно, только на творцов не находят денег. Спиц из рук сегодня пока не выпустили пожилые люди — все претерпевший старушатник.

Богини меньше тратились на туалеты, считают историки, чем земная женщина. Еще не появившись на свет, она уже печалится, как ей идут пеленки. А появившись в свете, не устает украшать себя и все вокруг.

Краса и краска — в близком родстве. В цвете человек всегда видел символы многообразного мира и соотносил их с состоянием души. В красочной палитре с достославных времен как победный и доблестный числится красный цвет. Ради него финикийцы, жившие за четыре тысячи лет до нашей эры на восточном берегу Средиземного моря, спускались на дно за раковинами-багряницами. В пурпурных железах этих брюхоногих моллюсков содержится красящее вещество, которое составляло драгоценнейшую из добыч.

Финикийским пурпуром окрашивали свои изумительные ткани и ковры вавилонские мастера, чьи изделия распространялись по всей Передней Азии, а позднее стали ввозиться в Грецию и Рим. Поэт Феокрит писал, что «пурпуровые ковры нежнее сна и легче пуха». Больше всего ценился гермионский пурпур из Арголиды. Лишь сенаторам, высшим сановникам Древнего Рима, разрешалось носить тунику с двумя широкими пурпурными полосами, параллельно лежавшими на груди и спине во всю длину одежды. Беспримерно жестокий правитель Нерон кичился тем, что ловил рыбу позолоченной сетью из пурпурных и красных веревок. Однажды он запретил носить фиолетовый и пурпурный цвета. А сам подослал на рынок продавца с несколькими унциями краски и за «ослушание» опечатал лавки торговцев, напропалую карая всех.

Темно-красный парус, окрашенный соком цветов ветвистого старого дуба, стал, по преданию, причиной гибели царя Энея. Победивший Минотавра Тесей поднял это полотнище, которое в лучах заходящего солнца отец принял за черное.

Красному цвету приписывали магическую силу, которая может защитить от гнева богов. Вспомним шиллеровские строки из «Погребального плача индейца»: