Реми Шовен - От пчелы до гориллы

Как не задуматься над этим впечатляющим свидетельством могущества органической жизни! Конечно, пингвины выживают благодаря сложившимся, в процессе естественного отбора особенностям и свойствам, в частности особенностям поведения.

Огромное значение для выживания вида имеют приспособления, возникающие на надорганизменном уровне и складывающиеся из сложнейших физиологических и поведенческих отношений, характеризующих временную пару, постоянную семью, объединение семей, стаю, стадо, словом любую группировку, характерную для данного вида.

Совсем недавно один из советских специалистов, применив математические методы исследования, показал, что жизнь в стаде достоверно уменьшает вероятность обнаружения отдельных животных хищниками [2] Ю. В. Орфеев, О приспособительной роли стадного поведения, ДАН СССР, № 4, 1963. .

Слово индивид в переводе на русский язык означает «неделимый». Но все сказанное в книге Шовена наталкивает на мысль, что пределы физической дробимости вида (отдельная особь) не всегда совпадают с реальными границами его биологический дробимости. Это признано для общественных насекомых — пчел, муравьев, ос, термитов, которым в книге посвящены две наиболее подробные главы; это легко допустить для совершенно не изученных пока общественных птиц — южноафриканских «республиканцев» или южноамериканских кукушек, которые только мельком упоминаются в книге; в разной степени и форме то же имеет место у всех вообще рыб, земноводных, птиц, мелких и крупных млекопитающих, вплоть до обезьян, о поведении и внутривидовых связях которых столько нового сообщает Шовен.

Пора сказать, что это третья по счету книга Шовена, переведенная на русский язык.

Сначала появилась монография «Физиология насекомых» (ИЛ, М., 1951).

Затем, признаться, довольно неожиданно для всех, кто был знаком с таким фундаментальным и таким академичным трудом, Шовен опубликовал небольшую книгу «Жизнь и нравы насекомых» (Сельхозгиз, 1958, под редакцией и с послесловием автора этой статьи). Описания опытов чередуются в этой книге с размышлениями вслух, перемежаются то воспоминаниями, то настоящей исповедью. Увлекательно и с блеском написанная, эта книга представляет собой яркий, хотя и вызывающий иногда возражения, рассказ об итогах и перспективах, о средствах и путях развития энтомологии.

В новом своем произведении Шовен выступает по-прежнему как физиолог, но на этот раз сосредоточивает внимание на поведении животных, рассказывает о том, как ведутся подобные исследования, и пробует сопоставить повадки животных различных классов. Это, однако, вовсе не сухой, строгий опыт сравнительной физиологии поведения животных, а скорее непосредственная, живая и увлекательная беседа о буднях исследовательской работы, о приключениях на извилистых путях научных поисков.

С первых же страниц книги, едва только очутившись среди ульев пасеки, над которой стоит гул тысяч крылатых сборщиц, спешащих в поле за взятком и возвращающихся в свои ульи с грузом пыльцы и нектара, читатель попадает в мир явных и скрытых загадок живой природы, а одновременно и в мир целеустремленных, пе знающих покоя людей, умеющих не только наблюдать, но и анализировать явления органической природы.

Вот молодые, влюбленные в свое дело сотрудники Шовена по институту в Бюр-сюр-Иветт — Даршен, Лавй, Лувб, Пэн, за короткий срок сделавшие множество любопытнейших открытий в биологии пчелиной семьи и положившие начало расшифровке ряда химических сигналов у пчел.

Вот Марлёр, который в ландах Шотландии и сосновых лесах Дуранго в Мексике изучает голоса певчих птиц и устанавливает азы звуковой сигнализации у птиц…

Вот норвежский натуралист Схельдеруп-Эббе, который на птичьем дворе (какие тут можно сделать открытия?) обнаружил новое, до него неизвестное явление — иерархию… у цыплят!

Вот Шаллер и Эмлен, наблюдающие в районе вулканов Вирунга миролюбивых и все же страшных горилл, способных небрежным движением руки изувечить и даже лишить жизни всякого, кто разозлит их неосторожным взглядом…

А вот и знаменитый Конрад Лоренц, который в своей книге «Кольцо царя Соломона», вспоминая древнюю легенду, писал: «Царь Соломон, может быть, действительно умел беседовать с животными даже без помощи волшебного кольца, обладание которым приписывает ему легенда. Ведь делаю же это я и без помощи магий, черной или какой-либо другой. В самом деле: если только «сигнальный код» животных вообще позволительно называть языком, то он может быть понят человеком, изучившим его словарь…»

Многое из того, что рассказывает в своей книге Шовен о работе Лоренца с животными, подтверждает обоснованность этого утверждения. Лоренц вырастил в неволе галку, которая никогда не видела своих собратьев; она так привязалась к своему воспитателю, что упорно приносила ему червей и пыталась кормить его этими галочьими деликатесами, пробуя засовывать их ему в ноздри, в уши… Лоренц вырастил сирот-гусят, которые следовали всюду за профессором, заменившим им мать.

Калейдоскоп наблюдений и опытов, описываемых Шовеном, развертывается на разнообразном фоне. С лесной поляны со снующими взад и вперед рыжими муравьями действие переносится в глубь африканского материка к огромным термитникам, а затем в Париж на бульвар Распай, в лаборатории всемирно известного центра по исследованию проблем органической эволюции (им руководит учитель Шовена, академик Пьер Грассе, один из наиболее выдающихся зоологов современности). Совсем недавно мы находились под обжигающим солнцем Корсики и вместе с Шовеном следили за полчищами саранчи, а теперь мы в прохладном читальном зале библиотеки, где листаем страницы старинной хроники Олауса Магнуса, живописавшего гибельные нашествия маленьких грызунов леммингов… Из лесов на склонах горы Такасакияма, где группа японских ученых восемь лет изучала нравы макак, мы попадаем снова в глубь Африки и вместе с англичанином доктором Холлом выясняем организацию караульной службы в стадах бабуинов…

Рассказывает Шовен также и историю о том, как два молодых французских ученых — Сапен-Жалюстр и Прево — изучали нравы пингвинов, изучали не в столичных зоопарках, не на мраморных берегах бассейнов с кондиционированным воздухом, но на суровой родине пингвинов — в Антарктике. Сапен-Жалюстр и Прево увидели и исследовали в числе прочих также интереснейшее групповое приспособление: во время сильных морозов и ветров пингвины собираются толпой и, выпрямившись во весь рост, прижимаются друг к другу, образуя «черепаху» — плотный круг, медленно перемещающийся в подветренную сторону и оставляющий на снегу правильные концентрические следы. Сгрудившиеся в «черепахе» птицы согревают друг друга. Сапен-Жалюстр и Прево измеряли температуру (внутри «черепахи» и по ее краям, определяли вес пингвинов в разных зонах. Выяснилось, что при ветре взрослый пингвин в «черепахе» худеет за сутки в среднем на сто граммов, тогда как пингвин-одиночка теряет в весе вдвое больше.