Реми Шовен - От пчелы до гориллы

Нам уже известно удивительное вещество, от которого зависит, примут или не примут пчелы маточники; оно отличается от первой группы эпагинов крайней нестабильностью.

Когда пчелы берут взяток из кормушки с сиропом, края ее очень быстро покрываются желтовато-серым веществом. Это не экскременты: во-первых, пчела испражняется только в полете, а во-вторых, вещество это не имеет неприятного запаха пчелиных экскрементов; оно-то и обладает способностью привлекать пчел из того же улья, из которого происходят отложившие его пчелы, и отталкивать сборщиц из чужого улья.

Можно назвать еще с полдюжины веществ, если бы не боязнь без пользы затянуть повествование.

Перейдем поэтому лучше к отталкивающим веществам, этим заградительным знакам пчел. Весьма вероятно, что одно из них — это сам прополис (точнее, какая-то составная часть его), не допускающий, чтобы пчелы заинтересовались восковой мисочкой и превратили ее в маточник. Второе, несомненно еще более любопытное, отталкивающее вещество выделяется из тела раненой пчелы. Оно относится к категории отпугивающих веществ, исследованных Фришем во время опытов с рыбой гольяном. Когда на гольянов нападает какой-нибудь хищник, они улепетывают от своих раненых соплеменниц во всю силу своих плавников, что, впрочем, приносит им пользу, так как одновременно они удаляются и от агрессора. «Отпугивающее вещество» ( Schrecksubstanz ) содержится в мышцах гольяна, и Фришу удалось его выделить. Нескольких капель этого вещества достаточно для того, чтобы обратить гольянов в аквариуме в паническое бегство. Из пчел можно экстрагировать спиртом (с соблюдением всяческих предосторожностей во избежание разрушения) группу активных привлекающих веществ (эпагинов); если же до обработки спиртом слегка придавить тела пчел, будут получены вещества другой группы, обращающие сборщиц в бегство. Я полагаю, что аналогия с гольянами Фриша здесь вполне уместна.

Наконец, недавно стало известно, что если пчелы собирают мед, цветочную пыльцу и прополис, то они делают это потому, что в этих продуктах также содержатся особые привлекающие вещества — так называемые аллектины (от глагола allicere — привлекать, манить). Опыты по извлечению аллектина эфиром из цветочной пыльцы проводил, в частности, Луво. Если выделенные вещества смешать с любым порошкообразным материалом, например с мукой, то пчелы начнут набирать на задние ножки большие комки этой муки.

Сбор цветочной пыльцы заключает в себе немало проблем, и Луво посвятил ему свою диссертацию. Тема необыкновенно увлекательная. Понаблюдайте в ясный весенний день работу пыльцеуловителей — приспособлений для сбора цветочной пыльцы. Устройство их несложно: простая пластинка из жести или пластмассы с круглыми дырочками, миллиметра четыре в диаметре. Пчелы легко проходят сквозь них, но большие комочки обножки на задних ножках задевают за края дырочек и падают в подставленный снизу ящик [16] Применяются также двухслойные сетчатые пыльцеуловители из топкой проволоки. — Прим. ред . . Так можно собрать довольно много цветочной пыльцы: больше ста граммов в день с улья. Шарики обножки окрашены в самые разнообразные цвета — от белого до темно-синего: здесь и зеленый, и желтый, и фиолетовый, и черный. Пчелы собирают пыльцу с определенных цветков, которые постоянно посещают; нет двух таких, даже стоящих бок о бок ульев, в которых пчелы собирали бы одинаковую обножку или хотя бы одинаковое ее количество. Луво просидел много лет за требующими большой усидчивости статистическими подсчетами. Мы подшучивали над ним, глядя, как он неутомимо наклеивает ярлычки да отобранные у пчел разноцветные шарики. Но Луво отличается необходимым для научной работы неистощимым терпением, и труды его принесли свои плоды.

Коротко говоря, он не только установил, что пчелы из двух стоящих рядом ульев собирают совершенно различную пыльцу, но и показал, что каждый улей из года в год сохраняет верность одним и тем же видам растений, а группы пчелиных семей, привезенных из отдаленных районов Франции, оказавшись под Парижем, своеобразием своего поведения резко отличаются от пчел местных семей; набор растений, с которых они собирают пыльцу, у них совершенно иной и не имеет никакого сходства с набором, характерным для парижских пчел. Так, улей, собиравший пыльцу с ивы в 1961 году, остается ей верен и в 1962 и т. д. Это само по себе чрезвычайно странно, так как нельзя забывать, что жизнь рабочих пчел коротка — не дольше одного летнего месяца; те пчелы, которые видели цветение лип в 1961 году, давно уже мертвы к тому времени, когда липы зацветают вновь в 1962 году. Лишь одно существо в улье обладает долголетием, достаточным для того, чтобы помнить о прошедших годах. Это существо — матка, которая может прожить до шести и даже до десяти лет; но после своего брачного полета матка больше не выходит из улья и даже не кормится непосредственно ни цветочной пыльцой, ни нектаром: ее питают кормилицы выделениями своих кормовых желез. Ну, а раз она не выходит из улья, то откуда же ей знать, как идет цветение?

Где же в таком случае находится этот «орган памяти»? Да и существует ли он вообще?

Чтобы разрешить эту трудную задачу, Луво пришлось пройти длинный и трудный путь экспериментирования. Он установил, что памяти в подлинном смысле слова здесь нет. Определенная группа ульев, обозначенная буквой П, была вывезена из Прованса, где в изобилии растет и очень охотно посещается пчелами самшит. Казалось бы, мы должны были бы встретить у пчел этой группы, перенесенных в окрестности Парижа, ясно выраженное предпочтение к таким растениям, как Buxus sempervirens , занимающим в средиземноморской флоре куда более значительное место, чем на севере Франции. Но группа П мало интересуется Buxus и очень сильно — такими растениями, как эспарцет, сурепка, горчица, красный клевер, встречающимися на средиземноморском юге не так часто, как в пашем районе. Acer pseudoplatanus (явор), горное растение, не особенно привлекает пчел из группы Ю (привезенных с Юры), а пчелы группы Э, доставленные из Эндра (района, производящего эспарцет), мало интересуются эспарцетом в Бюр-сюр-Иветт.

Значит, позволительно предположить наличие иного, экологического, фактора или фактора поведения, — назовите его как угодно. Разве нельзя представить себе, например, что в зависимости от происхождения один пчелиный род может специализироваться на сборе взятка с вершин деревьев, а другой — с кустарника и, наконец, третий — с низких трав? Таким образом, три запечатлевшихся в потомстве уровня полета могли бы стать источником различий в сборе взятка. Однако в действительности мы ни разу не обнаружили, чтобы в какой-либо группе ульев пчелы собирали взяток либо преимущественно с кустарников, либо с трав, либо вообще с растений, обладающих какими-то общими экологическими чертами.