Реми Шовен - От пчелы до гориллы

Рис. 43. Ночная цапля, или кваква Nycticorax, приближаясь к своему гнезду, наклоняет головку и показывает три стоящих торчком перышка: птенцы узнают мать по этому признаку (по Тинбергену).

Однажды, чтобы лучше все видеть, Лоренц взобрался на дерево; взрослая кваква заметила его и, обеспокоенная: его присутствием, забыла присесть: на нее тотчас напали, ее собственные птенцы. Эти малыши узнают своих родителей по тому, как они приближаются к гнезду, — здесь важны особая поза или обрядовые телодвижения, свойственные только данному виду и отличающие его от всех остальных.

Некоторое представление о том, как детеныши опознают родителей, дает поведение мальков рыб семейства цихлидовых. Они находят того из родителей, который их охраняет, и неотступно следуют за ним, даже если они отделены от него стеклом. Однако обездвиженная рыба не привлекает их, разве только ее медленно перемещают; если, однако, передвигать ее слишком быстро — мальки разбегаются: тот из родителей, который несет охрану молоди, плавает всегда очень медленно, тогда как второй гораздо подвижнее. Следовательно, здесь важен только один признак — движение с определенной скоростью , а форма и детали окраски не играют роли: мальки охотно последуют хоть за картонным кружком. Но чем больше модель, тем больше расстояние, на котором плывут за ней мальки; они должны видеть ее всегда под определенным углом.

Весьма любопытное открытие было сделано Хейнротом и Лоренцем; они доказали, что первый подвижный предмет, который живое существо видит в течение первых нескольких часов после появления на свет, оставляет в нем навсегда неизгладимый след . Хейнрот впервые наблюдал это на гусятах, выращенных в инкубаторе. Когда их подвели к гусыне, они отказались следовать за ней, но зато никак не отставали от самого Хейнрота [28] Подробнее см. в книге Хейнрота «Из жизни птиц», ИЛ, М., 1947. . После этого Лоренц и его ученики на огромном числе животных убедились, что имеет значение именно впервые увиденный подвижный предмет, неважно, человек это, животное или нечто неодушевленное, скажем подушка. Лоренц и Тинберген, например, описали случай, когда птенец египетского гуся неотступно следовал за подушкой, которую они перемещали.

Любой самый, казалось бы, неподходящий, но подвижный предмет для животного действеннее неподвижного чучела представителя его собственного вида. Что касается парадоксальной привязанности к человеку, то Лоренц открыл, что в ее возникновении играют роль некоторые врожденные факторы: птенцы следовали за ним так, чтобы постоянно видеть его под одним и тем же углом; этот угол должен быть вполне определенным, так что гусята, следуя за человеком, держатся от него на большем расстоянии, чем если бы они шли за своей матерью, что вполне естественно, учитывая относительные размеры. Когда Лоренц входил в воду, гусята следовали за ним, и чем глубже он входил в воду, тем ближе они подплывали. В конце концов, когда вода была ему по шею, птенцы садились ему на голову.

Такие привязанности длятся долго, возможно, всю жизнь (недавно законченные исследования, впрочем, показали, что они все же частично обратимы). Животное при этом может стать существом совершенно ненормальным в том смысле, что оно утрачивает способность интересоваться своими соплеменниками. Одна выращенная Лоренцем галка приносила ему мучных червей, и когда профессор, как легко себе представить, проявлял некоторое, впрочем, вполне простительное, нежелание питаться ими, птица старалась засунуть червей ему в нос или в ухо.

Чего только не доводится испытать биологу!

В связи с описываемым явлением напомним грустную историю ягненка, «не сходящего с места» (по-английски placer sheep). Когда мать, отбившись от стада, погибает, ягненок, еще сосущий матку, остается неподалеку от трупа, возле какого-нибудь камня или ствола дерева, от которого он не отходит ни на шаг. Его не увести отсюда, он неизменно возвращается в отчаянии на то же место, даже когда труп совсем разложился.

Позднее этот ягненок откажется присоединиться к стаду, не будет спариваться. Овцеводы Новой Зеландии, хорошо знакомые с этим явлением, предпочитают в подобных случаях забить ягненка, так как он никогда не сможет вести нормальный образ жизни.

Во многих случаях это не выяснено. Имеются лишь наблюдения (впрочем, очень интересные) над цихлидовыми рыбами, мальки которых живут стайками. Если поместить в середину стайки стеклянный сосуд, внутрь которого впустили других мальков, то вся стайка соберется вокруг сосуда, и тем скорее, чем больше их сородичей находится внутри.

В первые дни мальки цихлидовых следуют даже за «искусственным косяком» из капель воска, нанизанных на тонкую металлическую проволочку; цвет восковых шариков при этом безразличен; он не имеет значения даже для Hemichromis , который узнает своих родителей по красным пятнам на их теле; когда же Hemichromis должен присоединиться не к родителям, а к братьям и сестрам, цвет утрачивает для него значение.

Животноводы хорошо знают, что уже через несколько дней родители отличают свой выводок и убивают маленьких чужаков, которые пытаются к нему присоединиться.

Сколько осложнений вызывает это обстоятельство даже в лаборатории, например при разведении мышей! Матерей можно заставить признать чужих детенышей только в первые три-четыре дня после родов; если попытаться сделать это чуть-чуть позже, то подкидыши оказываются убитыми. Зато, когда в одной клетке содержатся две-три самки, они обычно собирают детенышей в одно гнездо и каждая самка по очереди кормит всех. По правде сказать, не понятно, как они с этим справляются. Приподняв самку, легко обнаружить, что на каждом ее соске висит по три-четыре мышонка; впрочем, в этих условиях мышата растут по виду совершенно нормально.

Для человеческого глаза мышата совершенно не отличимы друг от друга… Может быть, здесь, как и при узнавании супругов (об этом будет речь далее), все дело в мельчайших внешних различиях? У цихлидовых рыб взрослые легко пожирают мальков других видов, даже если они такого же размера, как и их собственные. Каким же образом им удается опознавать свое потомство? Нобль подменил икру молодой пары, выводившей первый приплод, подложив им икру близкого к ним вида. Мальки вылупились и были благополучно выращены своими случайными родителями, которые теперь, встречая мальков своего собственного вида, тут же пожирали их. Такое аномальное поведение прочно закрепилось: способность выращивать собственное потомство была полностью утрачена, так как родители пожирали свой приплод сразу же после появления его на свет. По-видимому, здесь опять-таки все дело в «отпечатке», возникающем в мозгу в период повышенной восприимчивости, — период, конечно, весьма короткий (он ограничивается моментом, когда мальки вылупляются из икринок).