Виктор Потиевский - Рисса

Она не только охотилась. Нет, не только ради добычи выходила она во мглу. Ее влекла ночь, ночные звуки и запахи. Особенно новые, незнакомые ей. Рисса была еще молода. И ее интересовало все, что она видела, слышала, чувствовала. А каждая встреча для нее была событием. Она даже радовалась приходу волков: ее обдавала сильная волна радостного возбуждения, смешанного с обостренным чувством опасности. В эти минуты она и видела дальше, и слышала лучше.

Рисса постояла. Взбежала на дерево — послушать ночной лес с высоты. Улеглась на удобный толстый сук и долго смотрела перед собой в черную тьму леса.

И вдруг она вздрогнула. Совсем рядом, на дереве, жестко уставясь на нее, голодным огнем светились два пронзительных глаза… До сих пор она всегда и всех замечала первой. Теперь застали врасплох ее — и она растерялась. Вообще-то она знала, что здесь, наверху, не может быть никого, кто опасен ей. И тем не менее даже испугалась от неожиданности. Первое желание было — метнуться во тьму. Но привычка выжидания при неподвижном противнике победила: рысь не шелохнулась. Она пыталась разглядеть владельца этих глаз, но глаза словно гипнотизировали, не давали сосредоточиться, всмотреться во тьму. И вдруг гулко и резко, словно черный выплеск ночи, раскатился крик филина. Глаза погасли, и Рисса ясно увидела, как большая птица взмахнула крыльями, покидая ее общество. То ли филин не сразу заметил, что перед ним рысь, то ли только сейчас сообразил, что такое соседство может ему стоить жизни, — он улетел.

Растерянность Риссы быстро сменилась сожалением при виде улетающей птицы. Она осталась лежать на суку, словно раздумывая о неожиданностях ночи и о прелести этих неожиданностей. Ибо мир прекрасен своими шорохами, звуками, запахами, подчас незнакомыми… Раскатится неожиданный трубный олений зов, взметнется крик сороки, и затрепещут на ветру тонкие ветви берез, чуткие, голые и звонкие. И нет ничего лучше ночи — лунной или метельной, ветреной или морозной и звездной, когда слышно далеко-далеко и видно как днем…

Иногда к Риссе приходили воспоминания, чаще, когда лежала она в пещере и дремала. И в памяти неожиданно ярко вставали дни детства.

Тогда все было наоборот. Днем она ела и играла. Ночью спала. Ее приучили спать ночью. Она была тогда маленькой рысью. И жила у людей. Она еще не забыла их запах. У них, как у зверей, запах тоже был неодинаковый, у каждого свой. И Рисса его помнила. Однако уже не так отчетливо, как, например, год назад. Зато перед ее желтыми глазами все так же ярко пылал день ее ухода от людей.

Именно пылал. Потому что это был день пожара. Рисса жила в доме лесника. Как-то, в начале лета, он принес маленького рысенка своей дочери, которая тогда училась в седьмом классе. На зиму она уезжала в город, а все лето проводила у отца, в этом доме на опушке леса.

Девочка была рада новому другу. Часами играла с маленькой рысью, кормила молоком, ласкала. Лесной котенок рос не по дням, а по часам. Однажды, разозленный, он злобно заурчал на высокой ноте, перейдя в конце в шипенье: «Р-р-ри-с-с-са…» Тогда девочка и назвала рысенка Риссой. И Рисса откликалась на это имя.

В доме лесника рысь прожила год. Она боялась собак хозяина — трех крупных лаек, которые всегда злобно косились на нее и были не прочь — она это понимала — вонзить в нее свои зубы. Собаки так и остались в ее памяти страшными, большими, непримиримыми. Она пряталась от них на шкафу. Потом, уже взрослой, живя в лесу, она видела собак, но решила, что это совсем другие, намного меньше тех собак ее детства, которые казались ей огромными.

В детстве — свое представление о предметах и живых существах, а потом все изменяется до неузнаваемости… И все-таки детство было для Риссы приятным давним полусном. И только страшным огненным кошмаром пылал в памяти тот последний день, день пожара.

Она была в доме одна. Девочка с матерью куда-то уехали. Хозяин ушел с собаками в лес. Рисса оставалась в запертом лесном домике. Неизвестно, отчего дом загорелся. Может быть, хозяин, уходя, бросил спичку. Или кто-то поджег снаружи… Вскоре после ухода хозяина Рисса почувствовала тревожный запах. Он раздражал ноздри, заставлял кашлять. Ее потянуло во двор, в лес, на воздух. С каждой минутой становилось все труднее дышать.

Она выскочила в сени и, впиваясь когтями в бревна стены, быстро влезла по ней на чердак. Через слуховое окно выбралась на крышу. Шарахнулась в сторону от языков пламени, спрыгнула на высокую поленницу, стоящую впритык к стене избы, и затем покатилась по траве, кашляя от дыма. Дом уже пылал. И она бросилась в лес, словно боялась, что ее могут снова впихнуть в дымный, пышущий жаром огромный деревянный дом, из которого уже рвалось косматое пламя…

Она успокоилась далеко в лесу, среди сумрачной тишины. Замерла, вслушиваясь. Постояла. И осторожно пошла между деревьями, внимая каждому шороху, скрипу или движению.

Запах гари, дыма, который ее преследовал, напоминал о страшном пламени, из которого она едва вырвалась. И она шла, гонимая страхом перед огнем. Великим страхом, присущим всему живому, трепетом перед всесильным огнем, которым владеет только человек и который даже человеку не всегда подвластен. Риссе казалось, что остановиться нельзя, что огонь может опять появиться, догнать ее. Она все время чувствовала запах гари, потому что опалила усы и шерсть на морде.

Весь день и часть ночи уходила она от этого страшного места. Потом отлеживалась в глухой чащобе до самого восхода.

Так началась ее новая, дикая жизнь, полная опасностей и приключений.

Первый, на кого она обратила внимание в своей новой вольной жизни, был старый ворон. Сначала Рисса увидела на земле крупную птицу с желто-серым крапчатым оперением. Это была тетерка. Повинуясь вековечному инстинкту выслеживать и скрадывать все живое, рысь неслышно двинулась в ее сторону. Птица что-то сосредоточенно выклевывала из земли. Когда она наклонялась и клевала, Рисса бесшумно ползла, буквально распластавшись по земле. Когда тетерка поднимала голову, рысь замирала. Птица не могла ее видеть и вдруг забеспокоилась, завертела головой, поглядывая вверх, на кроны сосен, и, захлопав крыльями, взлетела…

Раздосадованная Рисса встала в полный рост, двинулась, не таясь, к месту взлета тетерки. Ничего постороннего она не заметила, не учуяла, не услышала. Кто же испугал птицу?

— Карл! — резко раздалось над головой. Рисса быстро посмотрела вверх. Внимательно и недобро разглядывала она своего нового знакомого — старого черного ворона.

— Карл! — басом повторил он. Его надменная поза словно говорила: «Да, это я предостерег тетерку. Может быть, и помешал тебе, но ничего не поделаешь, у нас, у птиц, своя солидарность…» Рисса долго смотрела на него. Заявлял бы он так нагло о себе, этот Карл, если бы не его большие крылья, которые поднимают его выше самых высоких деревьев?.. Теперь она стала жить по-своему, по-рысьи: днем в основном спала и поэтому редко видела старого Карла, так как он спал ночью. Но иногда Рисса его встречала. Появлялся он и хрипло заявлял о себе всегда неожиданно. Всегда лез не в свое дело. И был недосягаем.