Альберт Терхьюн - Лэд

Для собаки, которую вывели и вырастили специально для выставок, они — обыденное мероприятие; оно неприятно, но неизбежно. Домашнему псу вроде Лэда это разбивает сердце. По дороге в город большой колли зарылся мордой в колени Хозяйки и безнадежно скрючился у ее ног. Машина неуклонно двигалась в сторону города.

Глубоко опечаленный пес — это самое несчастное создание на земле. Никакие уговоры и ласки Хозяйки не могли вывести Лэда из глухой апатии отчаяния. Обыкновенно в этот час он совершал чинный обход Усадьбы, следуя за одним из двух своих божеств. А теперь вместо этого его боги увозят его к чему-то невыразимо неприятному. Менее благородная собака сейчас выла бы или бешено сопротивлялась. Лэд, этот мохнатый мученик, достойно ожидал своей участи.

Через час или около того поездка подошла к концу. Машина затормозила на Мэдисон-сквер — рядом с огромным бледно-желтым зданием с аркадами и статуей Дианы на шпиле купола. Оно называлось «Гарден» и считалось почти исторической достопримечательностью, насколько исторические достопримечательности вообще возможны в Нью-Йорке.

С тех пор как авто въехало на остров Манхэттен, ноздри несчастного Лэда трепетали от миллиона новых и тревожных ароматов. Теперь, когда машина остановилась, все это множество странных запахов затмилось одним — всепоглощающим запахом собак. Человек, находясь на улице, этот запах не чувствовал. Для собаки он был нестерпимо сильным.

По команде Хозяина Лэд вылез из салона машины на тротуар и встал там, ошалело принюхиваясь. Его уши, до сего момента знавшие только глубокую тишину леса и озера, разрывались от безумолчного рева города. Сквозь этот шум он улавливал приглушенные звуки многоголосого лая и воя соплеменников.

Тот гомон, который во время собачьей выставки оглушает людей при входе в «Гарден», в полной мере был слышен Лэду еще с улицы. И как инстинкт или запах заставляет свинью упираться, когда ее ведут на скотобойню, так и наш галантный пес пал духом, вынужденно следуя за Хозяйкой и Хозяином внутрь здания.

Любой человек, хоть немного имевший дело с собаками, почти безошибочно может определить, означает ли собачий лай радость, или гнев, или страх, или скорбь, или любопытство. Для такого человека лай выразителен примерно так же, как интонации человеческого голоса. Собака же расслышит в лае другого пса гораздо больше оттенков. И в какофонии множества собачьих голосов, которые разрывали сейчас уши Лэда, он не услышал ничего, что развеяло бы его опасения.

Он был героем полудюжины лютых схваток. Он рисковал жизнью, чтобы спасти другое живое существо. Он гонял бродяг, коробейников и прочих непрошеных гостей, которые забредали на территорию Усадьбы. Но сейчас в его сердце закрался страх.

Он поднял взгляд на Хозяйку. В его глазах плескался океан мольбы. Она нежно коснулась его морды и шепнула ласковое слово, после чего он без дальнейших колебаний продолжил идти рядом с ней. Если они, его боги, ведут его на смерть, он не будет подвергать сомнению их право на такой поступок, он пойдет за ними, как полагается хорошему солдату.

Итак, они вошли внутрь. У турникета на Лэда равнодушно глянул зевающий ветеринар. Поскольку явных признаков нездоровья у собаки не имелось, ветеринар даже не стал прикасаться к ней, а просто кивком дозволил ей пройти. Этому ветеринару платили за то, чтобы он осматривал всех животных, прибывающих для участия в выставке. Возможно, кого-то из них он развернул восвояси, а возможно, всем дал допуск, но после этой выставки, как часто бывало после множества других подобных мероприятий, по питомникам пронеслись эпидемии собачьей чумы и других недугов, десятки и сотни собак не выжили. Это один из рисков, на которые идет владелец, экспонирующий собаку, а вернее, рискует не он, а его невезучий питомец. Хотя, напомним, зевающим ветеринарам платят за то, чтобы они отсеивали нездоровых участников.

Пройдя за турникет, Лэд невольно опять остановился. Собаки, собаки. СОБАКИ! Больше двух тысяч особей, от догов до той-терьеров, загнанных на демонстрационные помосты ряд за рядом, на всем бескрайнем пространстве арены «Гардена»! Лэд и не знал, что в мире столько собак.

Не менее полусотни из них тявкало, лаяло или выло. Чудовищно громкий звук взмывал под сводчатую крышу арены и отражался обратно бесчисленными ударами молоточков по барабанным перепонкам.

Хозяйка держала Лэда за цепь и мягко поглаживала сбитого с толку пса, а Хозяин отправился наводить справки. Лэд теснее прижался к колену Хозяйки в поисках убежища и, мигая, осматривался по сторонам.

В центре арены стояло несколько больших загородок из проволочной сетки и досок. Внутри каждой из них были установлены стол, стул и подвижная платформа. Эта платформа была около шести футов в высоту, со сторонами по четыре фута. В одном углу этих «судейских рингов» висели черные доски: на них мелом писали, какой класс будет оцениваться следующим.

Повсюду вокруг рингов тянулись коридоры, образованные сдвоенными рядами помостов, приподнятых на два фута от пола. Помосты были застелены соломой и разделялись высокими проволочными перегородками на ячейки площадью примерно по три квадратных фута. Каждая такая ячейка должна была стать местом пребывания в последующие четыре дня и четыре ночи одной из несчастных собак. Спереди ячейки были открыты, и собаки удерживались внутри короткими цепями.

Эти цепи давали животным достаточно свободны лишь для того, чтобы встать, лечь и передвинуться в границах крошечного пространства. Перед некоторыми из ячеек имелся проволочный барьер. Это означало, что их обитатель — буйный, а иными словами, что по истечении четырех дней он вполне может устать от того, что его разглядывают, щупают, щекочут, бесцеремонно треплют пятьдесят тысяч любопытных посетителей.

Хозяин вернулся в сопровождении смотрителя, получившего щедрые чаевые. Тот препроводил Лэда через вавилон лающих и рычащих представителей всех пород в секцию в северо-восточном углу «Гардена», над которой крупными черными буквами на белом фоне было написано: «КОЛЛИ». Здесь их проводник остановился перед ячейкой с номером 658.

— Ап, Лэд, — сказала Хозяйка, прикоснувшись к покрытому соломой помосту.

Обычно после такой команды Лэд готов был вспрыгнуть на указанную высоту — будь то пол автомобиля или верх стола — с легкостью кошки. Теперь же, лапа за лапой, он очень медленно взобрался в ячейку, которую уже начал ненавидеть — ячейку, в которую его хотели заточить на четыре нескончаемых дня. Там его, никогда не знавшего привязи, позорно посадили на цепь, словно сбежавшего щенка. Унижение окончательно сломило его истерзанную душу. Лэд лег на солому и уткнулся носом в лапы.