Борис Воробьев - Легенда о Гончих Псах. Повесть

Кирилл молча вертел в руках вилку. В том, что он услышал за день от Женьки, несомненно, было какое-то рациональное зерно. Но что-то и не сходилось в его рассуждениях - это Кирилл знал точно. Что-то еще нужно было домысливать. Почему-то вспомнилось: на первом году в армии они сдавали нормы - прыгали с вышки в воду. С площадки прямоугольник бассейна казался далеким и маленьким, и он подумал, что в него невозможно попасть - обязательно врежешься в бортик. По логике вещей этого не могло быть (ведь прыгали же другие!), но, когда он наконец оттолкнулся от края и полетел вниз, он был уверен, что непременно врежется. Потом он понял: иллюзию рождала замкнутость пространства. Она до предела ограничивала перспективу, и это вопреки здравому смыслу вводило в обман. Сейчас Кириллу показалось, что в Женькиных построениях не хватает именно этого - перспективы.

- Чего ты молчишь? - спросил Женька. Его самого, видно, тоже терзали сомнения.

Кирилл перестал крутить вилку.

- Понимаешь, Женька, - сказал он, - я сейчас не могу сказать точно, в чем тут дело, но где-то ты темнишь. Насчет охотников не спорю, но еще раньше у тебя проскочило что-то такое… - Кирилл пощелкал пальцами, подбирая определение.

- Понятно, - сказал Женька. - В таких случаях говорят: что с воза упало, того не вырубишь топором. Давай-ка еще по одной, старик.

На улице Женька сказал:

- Между нами, девочками, говоря, я рад, что ты приехал, старик. Конечно, шеф мужик хороший, но иногда мне не хочется лицезреть его. Для шефа не существует сложностей. Его генеральная линия как плотницкий отвес - никаких отклонений. Видишь, окна горят? Читает. Так сказать, на сон грядущий. Он всегда читает на сон. А завтра целый день будет носиться по своим почтовым делам. Ну, пока…

Неделя, в течение которой, по мнению Побережного, должно было произойти посвящение Кирилла в сан профессионального погонщика, прошла, но Кирилл по-прежнему ездил пассажиром. Каждое утро, если позволяла погода, они с Женькой шли на каюрню, запрягали собак, грузились и занимали свои места - Женька впереди, а Кирилл позади мешков, выглядывая из-за них, как солдат из-за бруствера. Такое положение вещей Кириллу вскоре надоело, и он сказал об этом Женьке. Тот выслушал его и вместо ответа спросил:

- А ну-ка скажи, в какой паре бегает Маленький?

Кирилл захлопал глазами. Вопрос был прост, но оказалось, что он не может на него ответить. Что в упряжке одиннадцать собак, что Ытхан вожак, а здоровяк Бурун левый коренник - это Кирилл знал точно, но с кем в паре работает Маленький, убей бог, не помнил. Более того: он вдруг уяснил, что не помнит места и остальных собак, хотя каждый день запрягает их. Получалась какая-то чертовщина.

- Вот так-то, бледнолицый брат мой! - Женька развел руками. - Пастырь должен знать своих чад, иначе блуд и непослушание погубят стадо. Ведь эти звери все понимают. Тебе только кажется, что им нет до тебя никакого дела, а они каждый твой шаг стерегут. И все на ус мотают. Мы хоть вдвоем, а у меня как было: пришел на каюрню, не знаю, что и делать. Окружили, рычат, зубами щелкают. А кто понахальнее - прямо грудью напирает. И попробуй стукни - остальные тебя а клочья. Посмотрел я на эту картину, будь что будет, думаю, и сел посередке. Они ко мне. Душа у меня, конечно, в пятки, но виду не подаю. Чувствую: дрогну - сгорю, как швед под Полтавой. «Привет, - говорю, - звери. Шеф, - говорю, - хозяина вашего намахал, я у вас теперь царь и бог». Смотрят, головами крутят. А я знай говорю. Душевно так, с подходцем. Вижу - нравится. Часа два, наверное, разговаривал. Правда, когда уходил, тоже порычали, но уже так, без интереса. Понял, какие пироги? Кататься ты можешь хоть целый год, но, пока не поговоришь с ними по душам, ты для них - ноль без палочки.

Серьезность Женькиного тона в другое время, может быть, позабавила бы Кирилла, но он в какой-то мере уже начал постигать этого странного человека и знал, что Женька никогда не говорит зря. Лишний раз он убедился в этом на другой день после разговора.

Выбрав подходящий момент, Кирилл отправился на каюрню один. Все было как и всегда: он открыл дверь и вошел в полутемное помещение. И сразу его удивила непривычная тишина. Собаки не бросились ему навстречу, как это бывало, когда он приходил с Женькой, не залаяли обрадованно, не запылили хвостами. Они лежали в своих углах и смотрели на Кирилла раскосыми монгольскими глазами. В их взглядах были отчужденность и настороженность. Так встречают чужаков.

Кирилл присел у двери. Он чувствовал себя почему-то неловко и не решался заговорить, хотя именно для этого и пришел. Для разговора нужен был какой-нибудь повод, а его не было. Начинать же беседу ни с того ни с сего Кирилл не хотел: подсознательно он чувствовал, что это не поможет установлению контакта. Посидев еще несколько минут, он вышел из каюрни, дав слово во что бы то ни стало завоевать собачье расположение.

Всю следующую неделю Кирилл дневал и ночевал в каюрне: перебирал упряжь, варил собакам еду, кормил их или просто сидел с ними. И с удивлением человека, никогда не отличавшего породистую собаку от обыкновенной дворняги, обнаруживал, что в упряжке нет ни одного пса, похожего друг на друга по привычкам или характеру. Например, второй вожак, Куцый, был задирой и побаивался одного Ытхана; Бурун был в общем-то покладист, но в лямке зверел, и, видимо, поэтому Женька держал его под рукой; Маленький отличался изворотливостью ума и коварством; Варнак мог нашкодить не хуже самой заурядной кошки. Были собаки-угрюмы вроде бородатого Дика, который все время о чем-то думал и оживлялся только при виде колоды с кашей; был пес по кличке Веселый, улыбавшийся всякий раз, едва произносили его имя. Он первый признал Кирилла, и тот полюбил отзывчивого и прямодушного пса, отличал его и подсовывал ему лучшие куски.

Женька, заметив это, однажды предупредил:

- Не развращай собаку, старик. Иначе в один прекрасный день друзья-товарищи оторвут твоему Веселому голову.

- За что? - поинтересовался Кирилл.

- Это ты у них спроси. Но что оторвут - ручаюсь. Любимчиков здесь не жалуют.

Кирилл внял совету, но, как выяснилось, собаки уже затаили месть, и во время одной из кормежек была разыграна сцена, достойная отцов-иезуитов. Веселого спровоцировали - спровоцировали самым бессовестным образом. Куцый сделал вид, что не поделил кусок с Маленьким, и, рыча, собаки схватились. В одну секунду Маленький был повержен. Вскочив, он очертя голову бросился прямо под ноги Веселому, который ел по другую сторону колоды. Маленький явно искал защиты. Так, во всяком случае, понял его Веселый. Он оторвался от каши и показал Куцему клыки. Это было равносильно тому, когда обозленному человеку подставляют под нос кукиш. Захлебнувшись от ярости, Куцый набросился на Веселого. Но при всем своем добром нраве Веселый был неплохим бойцом и встретил противника как надо. И в этот миг в спину ему вцепился Маленький. Другие собаки, как будто ждавшие сигнала, побросали еду и вмешались в свалку. Веселый был сбит с ног, и только грозный окрик Женьки, бросившегося в самую гущу собачьих тел, остановил расправу.