Array Array - Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман

— Доплывешь ли? — крикнул Федор.

— Плыви, плыви! — отозвался Росин, кое‑как избавляясь от тяжелых сапог.

Берег то показывался, то скрывался в волнах. Ветер дул навстречу. Вода набиралась в рот, в нос, хлестала по глазам, а берег, казалось, не приближался. От холода деревенело тело. В любой момент судорога могла свести ноги, и тогда все.

Росин оглянулся. Голова Федора мелькала среди волн.

Холодная вода и напор волн быстро отнимали силы. Пытаясь передохнуть, Росин перевернулся на спину, но волна тут же захлестнула его, заставив хлебнуть воды.

Росин оглянулся — позади зеленая колыхающаяся вода. Федора не было.

«Неужели… Не может быть!»

А волны сразу стали злее…

— Федор! Федор!

В ответ только шум темно–зеленых бурунов. Руки и ноги как чужие, вот–вот откажут. «Уж если смерть, то должно случиться что‑то особенное, а тут просто–напросто перевернулась лодка, и из‑за этого меня может не стать. Погибнуть так нелепо, в каком‑то озере, за сотни километров от людей. Нет!» И он из последних сил продолжал плыть.

А ветер крепчал, подхватывал с волн пену и рвал ее в клочья.

Вдруг среди воя ветра и волн Росин услышал шум над головой: над ним лебедь. Прижатый ветром почти к самой воде, он шумно махал крыльями, оставаясь на месте. Даже эта сильная птица не могла выдержать. Широко распахнув крылья, она отдалась во власть ветра, и ее тут же отшвырнуло куда‑то далеко назад.

Утренний ветер шевельнул ветки и сразу прогнал висевшие на них клочья тумана. Солнце еще не взошло, но чайки уже были золотисто–алыми. А вот за озером из‑за полоски леса поднялось и брызнуло на деревья, тростник, траву солнце.

Росин сжал пальцы и почувствовал в них песок. Открыл глаза. Он лежал у самой воды. Пологие волны подкатывались и лизали ноги.

Провел рукой по лицу, размазывая напившихся комаров И руки и лицо вспухли от укусов.

Поднялся на ноги и побрел по берегу.

На песке, раскинув руки, лежал Федор. На корявом суку над ним сидела пара воронов.

Грудь Федора медленно вздымалась и опускалась.

«Живой!» — обрадовался Росин и замахнулся на птиц.

Вороны неохотно слетели.

— Федор! Федор!

Федор зашевелился, приподнялся на колени и с трудом встал на ноги. Его трясло от холода.

— Как же ты, репейная голова, весло уронил?

— Что я, нарочно? Вот ты зачем в леску вцепился? Держал бы послабже, и все.

— Ладно, после драки кулаками не машут.

— Ружье жалко. И фотоаппарат. А негативы… Пропали все негативы. И гуси и горностай…

— Чего уж теперь… Надо раздеться, что ли, просушиться. Вешай все с себя на кусты — пусть пообсохнет.

— Ну и холодина! — Росин стянул с себя рубаху. — Солнце совсем не греет.

В тростниках крякали утки. То здесь, то там всплескивала рыба, оставляя на воде расходящиеся круги.

— Спички надо просушить. — Федор направился к одежде. — У костерика сразу отойдем.

Подошел к висящим на кусте брюкам, вывернул карманы. Пусто.

— У тебя спички есть?

— Нету. В куртке остались.

— Попали в проруху. Ни лодки, ни ружей, спичек даже нету. Только вот нож в ножнах на поясе и остался. Все потонуло.

— Хорошо еще, сами не потонули. Да лодка, она же деревянная, не утонет.

— Сыскать ее нужно, а то отсюда не выберешься… Долго тебе урман смотреть надо? И как без всяких там приспособленьев справишься?

— Минимум недели две нужно.

— Да пару недель на обратную дорогу — месяц, — прикинул Федор. — Месяц еще можно. Поболе даже вода подержится. — Прищурившись, Федор посмотрел на озеро. — Вон оно какое. Угадай, куда ее щука упрет. Разве только леска порвалась. Если так, к тому берегу надо.

А тот берег чуть синел на горизонте.

— Ну что, продуло, поди, рубахи?

— Кажется, просохли.

— Одевайся, идем. Теперь некогда рассиживать. А ты и сапоги утопил?

— Утопил.

— Худо без сапог. Под ноги лучше смотри.

Тайга подступила к самому озеру. Кедры, пихты, ели, изредка березы. Расползался в стороны плавун. Сучья деревьев начинались от самой земли. Вглубь ничего не видно: угрюмая темно–зеленая мгла.

«Недаром называют это место Диким урманом», — подумал Росин.

— Федор, может, здесь и нога человека не ступала?

— Не то чтобы не ступала, а следов не найти, редко бывают люди.

Комары, если не отмахиваться ветками, тут же покрывали лицо и руки.

Со сломанного сука липы рыжая белочка драла для гнезда лыко.

Темная, в белых крапинках кедровка, едва заметив людей, пронзительно закричала и спугнула белку.

На сухой валежине столбиками поднялись два бурундучка, третий расположился на кусте шиповника. Все рыжевато–серые, все с пятью черно–бурыми полосками на спине.

— Сколько тут бурундуков, — сказал Росин. — Хорошо. Ведь это один из основных кормов соболя.

Зелень молоденьких сосенок слилась с нижними ветками взрослых деревьев, образуя упругую зеленую стену.

— Смотри‑ка, Федор, а от меня две тени. — Росин кивнул на зеленую стену. — Первый раз такое вижу.

— Чего же такого? Два солнца — одно в небе, другое в озере — вот и тени.

— Да это понятно. А все‑таки интересно — две тени. Ах, собака!

Росин схватился за палец, уколотый об острый, как сломанная кость, сук.

— Сказывал, под ноги гляди! А то — по сторонам, «тени»… Шибко?

— Да нет, ничего, сейчас пройдет.

Федор сел на валежину, нагнулся снять бродни. Рядом, подставив мордочку лучам солнца, грелась небольшая ящерица. Кожа под ее горлышком быстро поднималась и опускалась.

Федор поспешно встал и, косясь на ящерицу отошел в сторону.

— Ты чего, Федор?

— Идем отсюда, от этой твари ползучей. Сроду терпеть их не могу, что змей, что этих.

— Эти же не ядовиты.

— Все одно. Такая же мразь холодная, ползучая. Идем подальше, сладим тебе обувь.

Федор снял свои новые бродни и отрезал голенища…

Почему‑то Росин только тут по–настоящему понял серьезность их положения. Неожиданно из‑за этих бродней стало понятно, что это не просто приключение, а что‑то куда более серьезное.

Федор распорол голенища по швам.

— Иди‑ка, ставь ноги.

Росин наступил на куски кожи. Федор ловко прорезал по краям дырочки, продернул в них по ремешку, выкроенному из этих же голенищ, и, загнув вверх края кожи, стянул ремешками под ступней. Ноги оказались как в коротких кожаных мешочках.

— Спасибо, Федор. Только можно ли ходить в таких… тапочках, что ли?

— Можно. Вот это болотце пройдем, кожа на ноге обомнется, удобней всякой обутки будет.

Как коралловые бусы, рассыпана по мху перезимовавшая клюква. Росин уселся возле ягод.

— Не торопись, Федор. Пока не наедимся как следует, не уйдем отсюда.

Федор тоже опустился на колени.

Мало–помалу оба исползали, очистили от ягод чуть ли не полболота.