Array Array - Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман

Когда уже изрядно сгустились сумерки, в куст рядом с Росиным влетела небольшая птичка. Села на ветку и распушилась, устроившись на ночлег. Вдруг она заметила Росина. С недоумением смотрела на него, но не улетала. В темноте Росин даже не разобрал, что это была за птичка. А та, посидев немного, решила перебраться в более спокойное место, вспорхнула и пропала в темноте.

В сумерках небольшой заливчик речушки напомнил Росину пруд в лесу, неподалеку от их поселка, пруд, в котором мальчишкой ловил корзиной карасей. Там же он нашел ответ на не такой уж простой для себя вопрос.

И дома, и в школе все говорили: Бога нет. Нет никаких чертей, ведьм, водяных. А тетя Даша говорила — есть, и рассказывала страшные истории. Он, конечно, не верил ни в Бога, ни в черта, ни в водяных. И вот тогда‑то пришел он ночью один к лесному пруду, разделся и вслух сказал: «Если есть водяной — схвати меня!»

Потихоньку вошел в воду и поплыл. Доплыл до того берега. Вылез по тине. Пошел краем к своему белью, все еще ожидая, что вот–вот кто‑нибудь схватит. Подошел к белью, взял его и торжествующе сказал: «Ага, значит, тебя нет! И никого, значит, нет!» Оделся и напрямик зашагал через лес к дому, не боясь трещать ветками.

Засыпая, Росин улыбнулся этим воспоминаниям.

Вдруг в темноте раздался непонятный звук. Казалось, треснула ветка. Росин приподнял голову… Ничего не слышно. Опять лег… Снова шорох. Теперь с другой стороны… Росин стряхнул с головы траву. Кто‑то бродит неподалеку. Медведь?.. Лось?.. А может, росомаха или рысь?

Комары сразу налипли на лицо и шею. Пришлось опять зарыться в траву.

«Может, все‑таки медведь? И вдруг не из пугливых? Есть же в енисейской тайге такие, что сами ищут встречи с человеком… Ладно, как будто первый раз в тайге ночую…»

Наутро по когтистым следам у выворота Росин увидел, что приходил всего–навсего мирный барсук.

«Ну что же, пора опять за дело. Теперь прямо отсюда к озеру, — решил Росин. — Будет второй маршрут».

…Сумрачная вечерняя тайга. Бурелом, бороды на деревьях. Все кругом похоже на декорацию к сказке про Берендея. Над деревьями всплыл желтый, как свет в деревенском окошке, месяц…

На ветке устроились на ночлег синичата. Они прижались друг к другу и распушились так, что не сосчитаешь, сколько же их сидит.

Росин вышел к затуманившемуся, притихшему озеру.

Мрак постепенно густел.

Засверкали звезды. Чем больше загоралось звезд, тем меньше света оставалось в тайге, как будто звезды — это собирающийся в блестки, уходящий с земли свет.

В черно–синих тростниках ворочались караси, время от времени всплескивали щуки. Бесшумно, почти коснувшись крылом лица, пролетела сова и тут же пропала в ночи. То и дело мелькали над водой летучие мыши.

Наконец мелькнул и пропал в темноте огонек. Единственный огонек на сотни километров укрытой мраком тайги. Дорога здесь и в темноте знакома.

Росин поправил туес с объемистой пачкой исписанной бересты. «Побольше бы таких деньков. Целая кипа наблюдений. Жаль, что столько времени приходится тратить на всякие хозяйственные дела… Ну ничего, и то, что сделаем, не надо будет делать другим».

Огонек вспыхнул опять, и теперь его уже не скрывали невидимые в темноте деревья. «Там Федор. Сейчас и я буду там. А со стороны вот так же будут глядеть ночные звери». Росин даже нагнулся и посмотрел сквозь кусты на огонек. «Вот так будет видеть окошко рысь… А если приподняться — медведь». Росин заторопился к избушке. Вот и она. Открыл дверь, щурясь от яркого света, шагнул через порог. В избушке разгром, на полулежал Федор.

Только утром Федор смог рассказать, что случилось.

— Как ты ушел, походил малость — нога ничего. И спина только чуть поламывает. Вышел, прошел возле избушки. Ладно все. Гляжу, пихтовый обломок лежит, метра всего полтора. Дай, думаю, к избушке подтащу, сожгем. Поднял на плечо даже. Ничего вроде, совсем не тяжелый. Вот, думаю, и ладно, теперь хоть дрова могу собирать. Шагнул — и света невзвидел! И ногу и спину как прострелило. Упал, хоть землю грызи! Отлежался, к избушке пополз. Вроде рядом, а полз дотемна. Думал, в чувале огня не застану. Взгляну на трубу — не дымит, воздух только теплый дрожит, угли, значит, остались. Вполз в избушку — и все, с места не сдвинусь. Так на полу сутки и пролежал. Брошу в чувал палку, которая полегче, и опять лежу. А двинуться хошь — так круги в глазах.

— Удивляюсь, Федор, ты же взрослый человек!

Росин прошагал из угла в угол и, придвинув корягу к Федору, опять сел.

— Говорил же, лежи, лежи, Федор! Рано вставать. А он — на тебе, дрова таскать вздумал!

— Сам бы побыл без дела, другое бы говорил.

— Сейчас‑то как у тебя?

— Ничего, терпит.

Росин сел к столу и на маленьком куске бересты выколол кончиком ножа: «SOS! СССР. Тюменская обл. Поватский р–н, оз. Щучье. Росин. Суров. SOS!»

— Ну а как в урмане‑то, сделал что?

— Да, — оживился Росин, — два маршрута описал… В общем, хорошо поработал.

— Ты так и делай свои дела. Нечего со мной нянчиться.

— Ничего, Федор, хватит еще времени, успею. У меня пока и тут дела есть.

…По заросшему ивняком берегу Росин пробирался к глухим заболоченным заливам. Птенцы выпи вылезли из гнезда, устроенного на заломе тростника, и теперь на своих цепких ногах перебирались по ивовым веткам. Один прыгнул на слишком тонкий сучок, тот согнулся, и птенец оказался в воде. Забултыхался в ней и, помогая себе крыльями, забрался на другую, более крепкую ветку.

Солнце было уже высоко и вовсю припекало. Росин вошел в тростники, побрел по воде. Начались разводья. Над пылающими листьями и цветами белых лилий летали голубые, как небо в этот жаркий день, стрекозы. У края воды перед стенкой тростника темно–зеленая полоска хвощовых зарослей. В прозрачной воде всевозможные водоросли образовали подводные джунгли, в которых сновали бесчисленные мальки.

Крупный карась поднялся из зарослей реки к поверхности, остановился перед Росиным, пожевал губами и, дав рассмотреть свою темную широкую спину, неторопливо поплыл, шевеля листьями кувшинок. Не успел отплыть этот, а в тине зашевелился второй, подальше проплыл третий.

«Вот бы сюда рыболовам, — подумал Росин, — отвели бы душу».

Щупая палкой дно, Росин побрел краем тростников, с трудом вытаскивая из ила ноги.

Поднялась и неторопливо полетела над зарослями темно–бурая птица с желтоватой головой. «Болотный лунь», — узнал Росин. За болотом суетился журавль. Он подбрасывал вверх черную ленту, опять ловил. Наверное, поймал змею и убивал, прежде чем съесть.

Наконец твердый грунт — Росин вышел на сухой островок. Из‑под ног, хлопая крыльями, кинулись к воде утята. Росин упал и схватил утенка. Другие тут же пропали. Упрятав утенка в туес, Росин осторожно нагнулся к высунувшейся на поверхность точке с парой маленьких дырочек. Пап! И в руках, вытянув шейку, завертел головкой утенок. Пальцы чувствовали, как быстро–быстро колотилось сердечко. Росин обернул вокруг лапки утенка маленький кусочек бересты и прочно привязал его самой тонюсенькой веревочкой, какую только могли сплести из лыковых волокон искусные руки Федора. Вскоре с зовущим на помощь берестяным письмом на лапке шмыгнул в тростники и второй утенок.