Array Array - Планета–тайга: Я живу в заонежской тайге. В медвежьем краю

Когда при ночлеге человек обходится без крыши, то печь сбивается просто на берегу озера под широким берестяным навесом. Навес спасает глину от дождей и годами хранит в лесу сооружение. В изготовлении печей много больших и малых хитростей. Плохо сделанная печь как следует не высушит рыбу. Такая рыба называется плохим сушником или испорченным продуктом, такой суш ник не разойдется в чугунке, а человеку, изготовившему плохую печь, следует снова пройти забытую или недостаточно усвоенную науку… О печах я расскажу как‑нибудь потом, когда окончится летний рыбный промысел и начнутся длинные октябрьские вечера. Я расскажу вам о печах и душных и легких, об огне, расскажу о дровах и сказках углей, но этот рассказ будет уже потом, когда для него останется время рядом с нежным теплом березовых поленьев…

А сейчас я только что затопил печь в избушке на берегу Долгого озера. Дым из печи выходит прямо в помещение, сейчас еще открыта дверь, дым валит в это серое от дыма отверстие, дым еще не устоялся, не нашел свою правильную дорогу к прорези в стене под потолком, которая в курной избушке и называется трубой.

Курная избушка появилась в лесу не от желания людей жить в копоти. Боров, отвод — все эти необходимые части настоящей печи можно сложить только из кирпича. Кирпич надо делать — это не такой быстрый процесс. Для кирпича нужна определенная глина. А если такой глины нет, а если и до печи рыбак уже потратит не один день на изготовление лодки и избушки? Вот поэтому и появилась в лесу обычная курная печь. Такую печь или просто сбивают — лепят — из любой подвернувшейся под руку глины, или складывают из угловатых камней. Настоящую и курную печи сближает только одна общая деталь — очаг. И тут и там в этот очаг укладываются дрова, и тут и там разводится огонь, но дым из курной печи уходит не вверх по системе ходов, а просто тянется по потолку к прорези в стене. Такой ровный дым по потолку называется устоявшимся, он не задевает человека и не оставляет на тебе копоти. Устаивается дым всего три — пять минут. За это время с непривычки можно и покашлять, но зато потом, присев на нары, можно долго любоваться этим же самым дымом…

Дым в избушке уже не вертится клубами, он давно поднялся с пола и теперь живыми слоями тянется к прорези в стене. Слои дыма тонкие, цветные, к потолку они все плотней и плотней. Лучи солнца через прорезь в стене расцвечивают эти слои редким золотым веером, и мягкие стрелы веера качаются в потоке слева направо… А дым все течет и течет в солнечных лучах, течет легкой сизой пеленой.

Когда дым устоится, я закрываю дверь в избушку и принимаюсь разделывать рыбу. Рыбу разделываешь на столе. Маленький, прочный столик появился в избушке еще до моего прихода. Его тоже сделали руки рыбака, и по этому столику, да и, пожалуй, по всей мебели, начиная с лавочки из осинового полена и кончая кошелкой из дранки, можно представить, кто жил здесь до тебя…

Иногда среди охотничьих избушек попадаются неуютные, неладные жилища. Здесь как‑то неаккуратно сложена из камня печь, небрежно положены на нары доски, да и вся мебель своей неопрятностью бросается в глаза, и тогда тебе верится, что делал эту избушку торопливый, безалаберный человек, который, пожалуй, не собирался оставаться здесь слишком долго. После такой избушки может появиться чувство брезгливости даже к самому озеру, и ты вряд ли снова заглянешь сюда…

Хорошие, умные избушки тянут к себе опрятностью и тем особым теплом, которое оставил после себя другим людям человек, срубивший ладный лесной домик. Это тепло живет и в аккуратно сложенной печи, и в крепком столике, и в удобной лавочке перед печью. Ты сразу узнаешь такое тепло и старательно пытаешься разобрать на прокоптившейся стене инициалы того человека, который жил здесь до тебя.

Оставлять инициалы на стенах избушки — это лесной обычай. Но этот обычай не имеет ничего общего с желанием некультурных людей оставлять свои подписи на произведениях природы и искусства. Человек, расписавшийся на стене избушки, совсем не собирался тремя начальными буквами своего полного имени заявить последующим зрителям о своей близости к лесу или воде, как заявляют о своем приобщении к историческим и реликтовым местам любители стихотворных или прозаических автографов.

Лесной обычай «расписаться на стене избушки» начинаешь понимать, когда еще только подходишь к двери северного дома. И сейчас на дверях такого дома, как правило, нет замка. Когда хозяин отлучается, он всего–навсего припирает дверь батожком или старым косьевищем, то есть ручкой от косы. Задача такого замка — объявить гостю, что хозяев пока нет дома. Если у тебя есть время, можешь подождать. А если тебе что‑нибудь надо попросить у хозяина дома, то можешь войти, взять нужную вещь, но по прибытии хозяина туг же доложить об этом.

Но, как правило, в дверь, заслоненную батожком, могут войти лишь близкие хозяину люди. Некоторое время я не знал об этом последнем условии и, встречая на своем пути подобные замки, преспокойно миновал их. Мне никто не выговаривал своих обид, никто не требовал отчета за те часы, которые я провел в чужом доме в ожидании хозяина, но однажды случай заставил меня пересмотреть свое поведение.

Это было на Домашнем озере. Я оставался в пустой деревушке один и занимал небольшой уютный домик. В домике лежали мои вещи, деньги и документы, на двери, конечно, не было никакого замка, и, уходя куда–нибудь даже надолго, я всего–навсего прикрывал дверь узенькой щеколдой. Щеколда не была препятствием даже для моего пса, но я никогда не задумывался над тем, что мое имущество однажды может пострадать. Через деревушку иногда проходили люди, они шли дальше на речку Окштомку или возвращались обратно. Эти люди по пути заносили мне письма, приглашения посетить праздник, а то и просто местные новости. Такие встречи были для меня дороги, я боялся пропустить их и на всякий случай оставлял на своей двери плакат, нарисованный углем: «Дорогой друг! Если ты принес мне письмо или весточку, то положи их в шкаф и прими мое сердечное спасибо». Тогда мне казалось, что в своем обращении к прохожему я предусмотрел все.

Но вот, вернувшись домой, я встретил в деревне следы человека. Человек пришел с востока, от людей, и ушел на юго–запад, к другим людям. По пути он подошел к моему домику, даже поднялся на крыльцо, но дверь не открыл. За своим плакатом я обнаружил письма, аккуратно завернутые в газету. Но почему человек не положил почту туда, куда указывал ему плакат? Может быть, он торопился? Нет. Путник после посещения моего крыльца зашел в пустую ничейную избу, перекусил там и выкурил две папиросы. Почему он не зашел туда, где было теплей, где в печи всегда стоял горячий чай?