Дэвид Аттенборо - В поисках дракона

— Сомбреро? — спросили мы.

К счастью, нам не пришлось подвергать дальнейшим испытаниям свой испанский язык. Владелец магазинчика, очень тучный молодой человек, небритый, с копной черных вьющихся волос и небогатым набором зубов, как выяснилось, был однажды в Соединенных Штатах и поэтому мог кое-как изъясняться на колоритном бруклинском жаргоне. Он вручил нам шляпы, недорогие и как раз такие, как нам хотелось. Но мы имели неосторожность рассказать ему о наших планах.

— А, Чако, она чертовски плохой место, — сказал он. — Мой Бог! Эти комары и бичос, они муи-муи браво. Они там много, вы можете хватануть рукой по воздуху и получите пребольшой бифштекс, первый сорт. Амиго, они вас сожрут.

Он умолк, потрясенный силой своих слов. Затем просиял:

— У меня есть сетка от комаров, первый сорт.

Мы купили две. Он заговорщически перегнулся через прилавок.

— Там чертовский холод, — сказал он. — Мой Бог, ночью вы окоченеете. Но чуть-чуть не надо волноваться. Я тут иметь, что надо, — прекрасный пончо.

Он достал два дешевых одеяла с прорехой для головы посередине. Их можно было носить как плащ-накидку. Мы купили и их.

— Вы мастера по лошадям? Скакать, как Гари Купер?

Нам пришлось признаться, что искусство верховой езды не входит в число наших достоинств.

— А и ну ее, научитесь. Вы будете хотеть бомбачос, — сказал он поспешно и потряс перед нами двумя парами плиссированных обвисших панталон. Это было уж слишком.

— Не надо, не надо, мучиссима грасиас, — запротестовали мы.

На лице его появился притворный испуг.

— Амигос, так нельзя совсем. Вы искалечите себя просто ужасно. Вам нельзя без бомбачос.

Мы сдались, подставив себя тем самым под следующий удар.

— Вот теперь вы иметь полно прекрасных, просто замечательных бомбачос, первый сорт, — произнес он задумчиво, как бы поздравляя нас с похвальным умением выбирать то, что нужно, — но этот кактус и все эти кусты в Чако, она очень колючий.

Он стал раздирать ногтями воздух, чтобы пояснить свою мысль.

— Она хотеть порвать ваши прекрасные бомбачос на сто кусков.

Мы ждали, что будет дальше.

— Только не волновайся! — воскликнул он и, взмахнув рукой, как фокусник, вытаскивающий из шляпы кролика, извлек из-под прилавка две пары кожаных гетр. — Пиернера.

Купив и их, мы признали свое полное поражение. Больше, кажется, у нас не оставалось незащищенных частей тела. Но цепкий взгляд из-за прилавка не отпускал нас.

— Живот у вас нет, — огорченно заключил он, оглядев нас с ног до головы. Но тут же уверенно добавил: — Я знаю, вы будете хотеть фаха.

Он наклонился к полке позади себя и вытащил два рулона плотной ткани шириной сантиметров пятнадцать.

— Смотрите, я вам показываю.

Он трижды обернул один рулон вокруг своего необъятного живота и позволил себе короткую пантомиму: попрыгал взад-вперед, изображая всадника.

— Ну, поняли? — Он не скрывал триумфа. — Кишки. Внутри у вас ничего не болтается.

Ошеломленные своей безоговорочной капитуляцией, мы вышли из магазинчика, сгибаясь под тяжестью покупок.

— Не знаю, что из всего этого хоть как-то пригодится нам в Чако, — сказал Чарльз, — но на ближайшем маскарадном балу соперников у нас не будет.

Некоторые из наших доброжелателей называли Чако «зеленым адом». Мы старались не поддаваться эмоциям, но тем не менее готовились к путешествию серьезно. По совету друзей мы приобрели специальные высокие сапоги, без которых в Чако, как нас уверяли, невозможно ездить верхом. Запаслись двумя дюжинами пузырьков со зловонной жидкостью; этикеток пузырьки не имели, но нас заверили, что они содержат сверхмогучее противомоскитное средство, изготовленное по армейскому заказу. Купили шприц колоссальных размеров, а к нему — невероятное количество противозмеиной сыворотки, которую нас заставили взять самые заботливые, но и самые пессимистически настроенные из наших парагвайских друзей. Запаслись десятком метров очень плотной резины (Чарльз обнаружил ее на рынке и не смог удержаться: «Чертовски полезная вещь, старина, пойдет для ловушек, ну и вообще для чего-нибудь в этом роде».). И наконец, мы стали обладателями совершенно неподъемного деревянного контейнера, наполненного всякой консервированной снедью.

Когда сборы были почти закончены, мы разыскали в туристическом агентстве Сэнди Вуда, заручились его согласием участвовать в нашем новом предприятии, а потом не без труда заказали три авиабилета до глухой эстансии в самом сердце Чако.

До отлета у нас оставалось три свободных дня, и мы решили посвятить их знакомству с народной парагвайской музыкой, которая славится далеко за пределами Парагвая. Когда триста пятьдесят лет назад на этой земле появились первые испанские поселенцы и миссионеры-иезуиты, музыка индейцев гуарани ничем особенным не выделялась. Она была простой и монотонной, медленной и минорной. Миссионеры не только обратили гуарани в новую веру, но и познакомили их с европейскими музыкальными инструментами. Индейцы быстро и охотно научились ими пользоваться. Музыкальные от природы, они вскоре целиком отдались своему новому увлечению. Музыка стала их страстью. Восприняв тот или иной европейский танец — польку, галоп или вальс, — они привносили в него своеобразный ритм и в то же время какую-то южную негу. Индейцы стали изготовлять музыкальные инструменты сами. Гитару они оставили в прежнем виде, а из арфы сделали фактически новый инструмент — маленький и легкий. В отличие от европейской концертной арфы индейская модель не имеет педалей, поэтому на ней нельзя брать полутонов. Тем не менее этот инструмент обладает богатыми возможностями, и парагвайский арфист использует их с необыкновенным талантом. Он не только виртуозный исполнитель, но и неистощимый импровизатор. Его пальцы скользят по струнам, рождая захватывающее глиссандо и сохраняя при этом опьяняющий ритм. Я в свое время слышал некоторые записи парагвайских групп, приезжавших в Европу, и теперь мне хотелось непосредственно познакомиться с этой удивительной музыкой.

Один из самых известных в Парагвае мастеров музыкальных инструментов жил в нескольких милях от Асунсьона в маленькой деревушке Лике. Мы отправились к нему. Его небольшой дом был окружен благоухающей апельсиновой рощей — типичная картина для этой плодородной и живописной части страны. Сам хозяин сидел на своей рабочей скамье и неторопливыми мягкими движениями, выдававшими искусного мастера, полировал какую-то деталь арфы. Позади него под крышей сарая расхаживали два ручных попугая, а в саду, на деревянной перекладине, сидел прирученный ястреб. Мы расположились под апельсиновыми деревьями, а жена мастера вынесла нам холодный мате. Пока напиток ходил по кругу, хозяин играл нам на гитаре, законченной им совсем недавно. С соседней фермы подошли два подростка и тоже взяли гитары. Целый час они играли и пели. Их неподражаемые голоса звучали сладостно и вместе с тем мужественно. В них безошибочно можно было узнать голоса истинных парагвайцев. Одна мелодия сменяла другую, полную чарующих ритмов и синкопов. Парагвайские мелодии нежны, в них нет характерной для музыки соседней Бразилии порывистости, почти грубой дикости, привнесенной негритянской частью населения: в Парагвае во все времена негров было очень мало. Потом гитару передали мне, и старик попросил исполнить «уна кансьон инглези». И я исполнил, показал все, на что был способен.