Камиль Зиганшин - Боцман, или История жизни рыси

После гибели подруги Боцман как-то сник. Всё окружающее казалось ему теперь враждебным и неприветливым. Отрешившись от всего, кот часами угрюмо лежал на снегу. Прежде он так и жил – одиноким, мрачным отшельником, а с Кисточкой успел оттаять, привязаться к нежной спутнице. Но её так быстро не стало…

Известно – время лучший лекарь. Мало-помалу пробуждался интерес к жизни и у Боцмана.

В тайгу пришла весна. Из-под ужимающихся и оседающих под лучами ожившего солнца сугробов зазвенели ручьи. Облезли до черноты опушки. Покорствуя напору живительных соков, ветви сосен затопорщились розово-кремовыми свечками, щедро припудренными белой пыльцой. В полдень разомлевший лес источал горьковато-смоляные запахи, от которых сладко кружилась голова.

Однажды, после долгой прогулки по гребням кряжей, притомившийся Боцман спустился к реке, полной предзакатной тишины, покоя и свежести. Вылизав языком взъерошенную ветвями шерсть и помыв лапами морду, он распластался на тёплом стволе поваленной ольхи возле устья ручья, обозначенного широким полукружием разноцветной гальки. Отдыхая, он блаженно жмурился от ласковых переливов нескончаемых водяных бликов.

Пойму * заливал свет тлеющего заката. Чуть слышно прошелестела в траве гадюка. Она соскользнула по наклонной каменной плите в воду и, высоко подняв головку, поплыла на другой берег. Выбежал из кустов к реке горностай в бурой летней шубке и принялся жадно лакать воду.

Ни юркий зверёк, ни Боцман не видели сквозь отсвечивающие гребешки переката тёмной спины тайменя. Речной великан живой торпедой пронёсся под водой несколько метров и, окатив берег крутой волной, тут же исчез. Вздрогнувший кот оторопело уставился на голый, мокрый речной валун, где только что стоял горностай…

Боцману уже изрядно приелась зайчатина, которой питался последние месяцы, и он решил побаловать себя олениной, но косули никак не попадались – после многоснежной зимы они стали крайне редки. Исходив окрестные распадки * и горы, кот всё же высмотрел под скалой одного упитанного бычка. Подкрасться к нему из-за окружавших скалу курумников * было невозможно: увидит издалека и умчится, играючи, высокими прыжками-дугами.

Зная, что оленёнок рано или поздно обязательно пойдёт к ручью на водопой, кот нашёл проход, который тому не миновать. Забравшись на дерево, он затаился на толстой ветке среди листвы. Над головой что-то затрещало. Рысь невольно сжалась, но, подняв глаза, увидела падающий с верхушки дерева полусгнивший сук – «ложная тревога».

Прошло часа четыре, а Боцман всё ещё терпеливо лежал в засаде. Но вот наконец послышался едва уловимый стук копытец. Бычок шёл осторожно – оберегал от веток молодые, ещё покрытые опушённой кожей, вилообразные рожки с тремя небольшими отростками. Рысь стрелой сорвалась с дерева и, обрушившись всей своей массой на кирпично-ржавую спину косули, разом прокусила клыками позвонки. Косуля упала. Тут же попыталась вскочить и, как обычно, умчаться легко и свободно, но только что полные сил мышцы не повиновались.

Полакомившись сочным, парным мясом, Боцман завалился на спину и, лениво разметав на траве лапы, стал кататься с боку на бок, то выгибаясь, то надолго замирая.

После обильной трапезы хотелось пить. Кот оттащил остатки косули под буреломный отвал, почистил о сухостоину когти, с наслаждением потёрся о бугристую кору и спустился наконец к горному ключу. Заходя в воду, вспугнул маленьких уток-чирков. Те улетели вниз по течению плотной стремительной стайкой.

Утолив жажду, рысь укрылась от слепней под разлапистой елью. Нежась в её прохладе, сытая и благодушная, она наблюдала, как вылетают из воды и с причмокиванием ловят насекомых шустрые хариусы, как по воронёной поверхности рассыпаются серебристыми молниями испуганные мальки. Внезапно откуда-то сверху лёгкой, прозрачной тенью неслышно соскользнула скопа. Слегка чиркнула по волнистой ряби переката, и в её крючковатых когтях забился, сверкая перламутром, нерасторопный хариусёнок.

Но недолго Боцман пребывал в блаженном состоянии. С того места, где лежала косуля, послышался характерный шум: кто-то явно терзал недоеденную тушу.

Пришлый кот даже не соизволил поднять морду при появлении хозяина добычи, а только глянул исподлобья. Столь дерзкого поведения Боцман стерпеть не мог и яростно зашипел на наглеца. Тот в ответ разинул пасть, обнажив чёрные, выкрошившиеся зубы.

Внимательно разглядев облезлого, с прогнувшейся спиной незнакомца, кот сообразил, что перед ним совершенно дряхлый старик.

Боцман хорошо знал закон тайги – прав сильнейший, но не мог унизить себя дракой с беззубым зверем. Он просто подошёл к косуле с другой стороны, и коты, то и дело искоса поглядывая друг на друга, мирно потрапезничали. Вскоре пришелец насытился и, поблагодарив взглядом, удалился, а хозяин примостился подремать на выворотне *. В это время к косуле, привлечённый кровавым потаском *, приближался… медведь.

Услышав сквозь сон оглушительный хруст мозговых костей, Боцман поначалу только облизывался, но довольное урчание косолапого обжоры наконец разбудило его. Во вспышке слепящего возмущения кот бесстрашно подскочил к грабителю и впился испепеляющим взглядом в крохотные медвежьи глазки. Напружинив лапы, он приготовился биться за свою добычу.

В ответ из широко разверзшейся пасти вырвались низкие громоподобные раскаты. Этот рёв и мощные клиновидные клыки охладили праведный гнев кота: здравый смысл ему не был чужд. В бессильной ярости и обиде закружил он вокруг мародёра, но, сознавая неоспоримое превосходство медведя в силе, отступил с притворным равнодушием, тем более что туго набитое брюхо не располагало к рискованной схватке.

Всё лето Боцман провёл в покое и достатке. Вольготная жизнь никем не нарушалась. Волки и медведи заставляли проявлять известную осторожность, но кот избегал лобовых столкновений. Впрочем, и те не искали встречи с ним. Каждый ходил своей дорогой, уважая права соседа.

В тайге лишь с людьми он никак не мог ужиться, хотя никогда не посягал на их интересы, а, завидев, первым уступал дорогу. Эти существа всегда были агрессивны и при каждом удобном случае выпускали из своих железных палок разящий гром, к счастью, без последствий для него.

В тот год кот больше ни разу не слышал и не видел их до той поры, пока не опали листья, а земля и деревья не укутались в белые одежды. Хотя молодой снег вскорости растаял, спокойная жизнь кончилась. Вновь по отрогам и распадкам потянуло дымом, забрехали злобные псы, загромыхали тускло блестящие палки. Только теперь Боцману показалось, что армия зверобоев и их верных прислужников – собак стала ещё многочисленней.