Иоланта Сержантова - Муха

Я рассмеялся ей в лицо, громко и зловеще, так хохотал Шаляпин, распевая «Блоху», музыкальная школа явно не прошла даром.

Если начистоту, меня обрадовал Наташкин выпад. В тот нехороший день я промолчал, но яростное негодование, отразившись от моего лица, вероятно, опалило их всех, так что ни она, никто другой больше не рискнул проделать то же самое ещё раз.

На выходе из торговых рядов я немного задержался, чтобы посмотреть Наташке вслед. Она выглядела дорого и шикарно, но сквозь швы стриженного меха её шубы, лёгким сиянием сочилось одиночество. Такое густое, зримое, что просто захотелось взвыть от сострадания. Мне ни за что не пришло бы в голову назвать её счастливой, и я вижу в том следствие давешнего случая «невинного», бессовестного обмана… Нельзя так с теми, кто не в состоянии тебе ответить, да и ни с кем так нельзя. Подло это, как не крути.

Природа будто бы образумилась. Первым сдался снег, стаяв мыльной пеной. Глядя на это, растрогались субтильные, бледные до небесной синевы сосульки, и, чтобы скрыть заплаканные глаза, убежали куда-то пудрить носы.

Я шёл к пруду по упругому ковру листвы, и поражаясь вкусу, с которым подобран его оттенок влажной дублёной кожи, улыбался, предвкушая встречу с моими подопечными. Покатая кромка горсти водоёма едва согрелась, как ледяная корка съёжилась, обнажив мякоть воды. К ней и устремились мои рыбы. Я знал ещё с их пращуров, сыпал горсть земли на их могилы… А у кого потянулась бы рука к сковородке, чтобы забросить туда того, о ком заботился чуть ли не с икринки? Помогал познавать мир, гнал прочь прожорливых водяных ужей, привечал миролюбивых двоюродных, – наземных, чтобы играли, купались, дружили с весны до осени. С наступлением холодов потчевал обильно, а после приминал одеяло тины, укутывая хвост, проверял, достаточно ли весома фланель, из которой пошита пижама 11 11 засыпая, в зиму, рыбы окутываются плотной оболочкой белой слизи, похожую на застиранную фланель ?

Рыбы казали свои носы сквозь нешироко и ненадолго приоткрытую дверь льда. Они не просили покушать, но наперебой рассказывали свои цветные сны, просили потрогать промежду глаз, проверить, нет ли температуры, радовались искренне, но немного осовело 12 12 сонный . Прилизанные чубы плавников, погружённость в себя и неопределённость во взгляде делала их похожими на первоклашек.

– Ребята! Кто зимует впервые – держитесь подле старших. Средние – рядом с родителями. Всё будет хорошо, не волнуйтесь! Жду всех весной!

Пока я разглагольствовал с рыбами, где-то на юго-западе обзора 13 13 область, которую может охватить взгляд заметил, нет – почувствовал, как промелькнуло нечто. Не образ, но ощущение смазанного дрогнувшей рукой снимка.

– Ну! – Грозно говорю я. – И кто это тут у нас ходит, без спросу!? Мышь?!! Выходи сейчас же!

Под пнём, что удобно развалясь лежал на берегу пруда, что-то зашуршало. Я наклонился, но ничего не увидел. Шорох повторился, и вскоре затих.

– Хватит прихорашиваться, иди-ка я на тебя полюбуюсь! Чего это ты так стыдлива?! Шкодить не стесняешься.

Словно в ответ на мои увещевания 14 14 нарекание , на тропинку, свесив голову, вышла землеройка 15 15 самый маленький хищник, насекомоядное, истребляет личинок вредителей, рыхлит почву .

– Виниться вышла? – Изумился я. Землеройка кротко и шумно вздохнула.

– Марш под ёлку! Там синицы кое-что обронили. – Пожалел малышку я, и подбодрил, – Не тушуйся, держись к нам ближе!

Обрадованная, она вприпрыжку добралась до просыпанного птицами угощения, и с видимым аппетитом принялась подбирать.

«Как же хорошо, что синицы такие неряхи! – Подумалось мне. – И осень не окажется единственной и последней для этой длинноносой крохи» 16 16 продолжительность жизни землероек всего полтора года, самки живут на месяц дольше, чем самцы .

Природа будто бы образумилась. А надолго ли, о том не знает и сама.

Холодная майская ночь. Мы лежим на голых матрасах, ими же прикрываемся, и, чтобы спастись от комаров, которые готовы обглодать до костей, поём. Пока звучат голоса, комары слушают и молчат. Стоит только перестать петь, как под бесконечный фальцет верхнего «ля» голодная публика принимается терзать незащищённые участки тела. Насекомые норовят проникнуть внутрь при вдохе, а выдох воспринимают, как призыв к действию. Мы страшно утомлены, мы больше, чем несчастны. Сон давит, тихонько касаясь лба, но кроме спасительного рассвета, который прогонит всю эту нечисть прочь, уже не хочется ничего.

– Девочки, ау! Просыпаемся! Надо успеть, пока не рассвело. Птицы нас не станут ждать!

– Да кто тут говорил про сон? Разве здесь это возможно?!– Отзываемся мы хриплыми голосами и вылезаем из-под нор матрасов.

Мы – студенты, приехали на практику учиться слушать и узнавать птиц по голосам.

– Вот, видите, это соловей. – Нежно улыбаясь, преподаватель указывает куда-то поверх наших голов.

Пытаясь разглядеть птичку, сквозь налитые укусами веки, мы киваем согласно. А что остаётся? Мы с трудом узнаём друг друга на расстоянии вытянутой руки, а уж соловья в буйной весенней листве нам не разглядеть никак.

Костик, так зовут нашего преподавателя, сочувственно усмехается и предлагает идти дальше:

– Смотрите под ноги! Сейчас мы отправимся к гнезду дрозда.

Мы делаем вид, что слушаем, и плетёмся за Костиком. У него невероятно длинные ноги и чудовищных размеров обувь, но, в отличие от нас, он не издаёт ни единого звука при ходьбе:

– Узнаёте? Чей это голосок?

Измученные ночным концертом, любой из нас смог бы определить точно один лишь крик петуха. Мы с мольбой глядим на преподавателя, и тот молча поворачивает в сторону базы. Было бы не так совестно, упрекни он нас в нерадении к его предмету…

Костик был кудряв да крепок, чуть меньше трёх аршин 17 17 Один аршин равен 71,12 см росту, и не просто слышал, как поют птицы, но совершенно определённо понимал – о чём. Говорили, что по вечерам он частенько уходит в чащу леса, и, устроившись в корнях какого-нибудь дерева, заворачивается в дедовскую плащ-палатку, чтобы понаблюдать за жизнью пернатых перед восходом солнца. Обычно, после таких вылазок, в выражении его лица преобладали наивность и восхищение от того нового, чем поделилась с ним природа. Он едва ли не парил, ласково касаясь взглядом всего вокруг. И, как только сияние начинало немного затухать, Костик торопился уйти, чтобы почерпнуть из ведомой лишь ему чаши счастья.

При всей увлечённости преподавателя своим делом, он не ждал того же от прочих. Был рад любому невпопад вопросу, наспех расписывался в зачётке, и, мечтательно улыбаясь, ступал под сень леса вновь.