Юрий Ситников - Возвращение Кота

Кот уже засыпал, глаза превратились в узкие щелки, лапы были поджаты, хвост обвивал тело – обычное кошачье состояние перед отходом из одной реальности в другую. Как вдруг – шелест. Кот разом встрепенулся. Шелест повторился. Не может быть! Этот шелест, этот тихий, едва уловимый, будто бы извиняющийся, осторожный, вкрадчивый шелест он узнает из тысячи. Так шелестеть может одно животное на всем белом свете. И имя ему – мышь.

Кот бесшумно заходил по столу, определяя, откуда именно доносится тихий звук. Ага, вроде из угла, где примостились два ящика. Точно, оттуда. Что ж, подождем. Если мышь решила выйти из укрытия, она обязательно себя проявит, она вот-вот покажется.

Так и вышло. Минуту спустя, издав подобострастный писк и несколько пощелкиваний, мышь появилась в поле зрение голодного Кота. Сначала показалась мордочка с тонкими усиками и постоянно дергавшимся носом, потом Кот заметил маленькие глазки-бусинки. Бессмысленный мышиный взгляд ничего не выражал, он стрелял по сторонам, выискивая сам не зная чего, и при этом серый зверек проворно перебирал передними лапками, виляя длинным голым хвостом, немного приподнятом и загнутым у самого кончика.

Мышь копошилась в темном углу, но Кот отлично её видел, благодаря своему знаменитому ночному зрению. Ведь глаза кошек отлично приспособлены к ночному образу жизни и во тьме они видят в шесть раз лучше человека. Никакого секрета здесь нет, просто с тыльной стороны глаза у кошачьих находится слой зеркальных клеточек; свет, который проник незамеченным через светочувствительную сетчатку, отражается назад, давая рецепторам второй шанс его обнаружить.

Повезло в этом плане кошкам, правда, с цветом у них дела обстоят много хуже. Ради острого ночного зрения им пришлось пожертвовать четкостью и цветностью. Увы, но цветной мир для Кота был размыт. Это факт! Он немного различал желтый цвет, зеленый и синий, другие же цвета, например, красный, казались серым или черным.

Мышь снова пискнула.

Пора – решил Кот. Принял нужную позу, примерился и прыгнул вниз. Мышь ринулась назад, но добежать до ящиков не успела, проворность Кота (несмотря на стесняющие движения бинты) вышла победителем.

Получается, Варя сделала доброе дело, заперев Кота в сараюшке, что ни говори, а здесь он поймал мышь, поел – легкое чувство голода осталось, но оно несравнимо с тем мучительным голодом, отзывающимся коликами по всему желудку.

Довольный собой, он вновь запрыгнул на столярный стол. Теперь и в самом деле можно вздремнуть, и кто знает, вдруг из угла снова послышится шорох и писк, и ещё одна толстенькая аппетитная мышка решит пробежаться по полу сарая. Кот всегда наготове, даже когда дремлет, его слух остается начеку, улавливая малейшие звуки высокой частоты. Так у них, кошачьих, заведено.

Вечером Варя принесла Коту холодную солянку и половину сосиски, напоила его кефиром, но с собой не взяла, велела оставаться в сарае. Поев, он послушно лежал на столе, ожидая дальнейшего развития событий. Что-то обязательно должно произойти, чутье не могло его подвести. Кот верил, знакомство с Варварой – непоседливой, своенравной и в то же время отзывчивой и доброй девочкой – произошло не случайно.

Было достаточно поздно, когда с улицы послышались торопливые шаги и детское сопение. Пришла Варя. Открыв сарай, она включила фонарь, направив яркий луч света Коту в морду. Тот зажмурился, отвернулся, но со стола не спрыгнул.

– Пошли, Муська, – сказала Варя шепотом, осторожно взяв Кота на руки. – Все спят. Только не мяукай, мамка услышит, выгонит.

Кот послушно сидел у Вари на руках, пока она, тяжело дыша, спешно пробиралась по расчищенной дорожке к дому. Забежав на веранду, Варя опустила Кота на пол, вздохнула с облегчением (все-таки тяжеловат был котище, хоть и исхудал порядком, но, тем не менее), положила фонарь на скособочившуюся полочку и, зачерпнув из большого бидона черпаком воды, начала жадно пить.

Кот осмотрел новое место. Довольно длинная, узкая веранда, вдоль широкого окна, завешанного старенькой занавеской, стоял стол, покрытый цветастой клеенкой; к столу были придвинуты два стула с исцарапанными спинками и засаленными сидушками, под самой столешницей примостились три табурета.

В углу – двустворчатый шкаф со стеклянными дверцами; вертикальная трещина на одной дверце заклеена широким скотчем, вторая дверца оказалась без стекла, вместо него от легкого сквознячка покачивался серовато-белый кусок материи. В противоположном конце – старый комод, почти что антиквариат, рядом деревянная скамья. На той скамье и стоял бидон, из которого так жадно пила воду Варвара.

На веранде было прохладно и слабо пахло плесенью, зато в соседнем помещении, куда Варя не замедлила отнести Кота, стояла настоящая жара. Перед сном Варина мама топила печь, в трех из четырех помещений царила духота.

В своей комнатушке Варя включила свет, усадив Кота на стул, предварительно сбросив с него скомканные вещи.

– Муська, спи.

Сама Варя спать не спешила, долго сидела на корточках перед Котом, гладила его, разговаривала шепотом, улыбалась; пару раз порывалась перебинтовать четвероного пациента, но потом передумала. Наконец устав от монотонных поглаживаний, и ощутив потребность лечь в кровать, Варя выключила свет.

Заснула скоро, часов до пяти проспала крепким сном и, наверное, спала бы и дальше, если бы не резкое, где-то даже пронзительное и требовательное мяуканье не заставило девочку вскочить с кровати и босиком подбежать к выключателю.

Кот просился наружу, мяукал, смотрел на Варю, вставая на задние лапы, касаясь передними криво приделанной дверной ручки.

– Нельзя! – шикнула Варя. – Муся, нельзя. Фу! Отойди от двери!

Кот снова мяукнул, заскреб дверь.

– Да тише ты! Родителей разбудишь. Иди на руки.

На руках Кот просидел недолго, минут через пять взъерошился, спрыгнул на пол, подошел к двери. И снова кошачий гомон разнесся по дому. Снова Варя начала увещевать его умолкнуть. Не помогло.

В комнату прибежала мать, увидела перебинтованного Кота – к слову сказать, он сразу же выскочил на веранду, едва открылась дверь – растерянную и явно нашкодившую дочь и потребовала объяснений. Варя сопела, терла нос, говорила едва слышно, не решаясь поднять на мать глаза.

– Почему кошка перебинтована?

– Лечила.

– Опять?

– У неё шрамы.

– Господи, сколько можно тебе говорить, не приближайся к больным животным, – произнеся эти слова, мама Вари вышла на веранду. – Что у неё за шрамы?

– Не знаю, я их обработала.

– Чем?

– Йодом и… кремом твоим… для рук.

– Когда ж ты вырастешь, – в сердцах воскликнула высокая широколицая женщина с короткими русыми волосами и грубоватым лицом.