Джеральд Даррелл - Птица-пересмешник

влюбленные пары скромных маленьких голубей — серых с бронзовыми пятнами на крыльях. Они казались настолько ручными, что продолжали свою трапезу даже тогда, когда Питер и Одри приближались к ним на несколько футов. Повсеместно росли пальмы путников с ядовито-зеленым асимметричным оперением, словно полуоткрытые дамские веера, неизвестно зачем оказавшиеся посреди леса. Их длинные потрепанные листья служили приютом ящерицам фелсума, которые грелись на солнце. Глаз не оторвешь, любуясь, как элегантно возлежат на листьях эти зеленые, с алыми и голубыми пятнышками по бокам созданья. Но наивно полагать, будто похожие на сказочных дракончиков твари забыли обо всем на свете — они бдительно следят за окружающей жизнью крохотными золотыми глазками, слегка наклонив головки. Пробираясь сквозь чащобу, Питер и Одри шли под дождем из скорлупы лесных плодов, которую сбрасывали на них изумрудные попугайчики, кормившиеся на верхних ветвях. Радуясь жизни, эти милые птахи весело пищали, перекликаясь друг с другом.

К вечеру Питер и Одри успели облазить первую долину и были на полпути ко второй. На ночлег решили устроиться под небольшим скальным выступом. Отсюда, с крохотной лужайки, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями в цвету (отчего они и кажутся объятыми пламенем), сквозь верхушки деревьев, растущих понизу, открывался прекрасный вид на голубеющее вдали море.

Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох кожистых крыльев летучих мышей: они летели стаями в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданьям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.

Сладкий сон путешественников был грубо прерван поутру хриплыми криками и перебранками макак с хитрыми глазками и розовыми седалищами. Позевывая и потягиваясь, Питер выполз из спального мешка.

– С добрым утром,— сказала Одри.— Может, поставишь чайку?

– Охотно,— сказал Питер, склонившись над угольками и бросая горсть за горстью сухие веточки, чтобы пламя разгорелось.— И даже поставлю вариться сосиски, которые, к счастью, догадался захватить.

– Ты просто золото! — восхищенно сказала Одри.— И вдобавок ко всему прочему, еще и не храпишь.

– То-то! — сказал Питер.— Перед тобой — образец добродетели! Ты что, поняла это только сейчас?

– Вот посмотрю, как ты сваришь сосиски,— тогда поверю! — заявила она, вылезая из мешка.

– А что ты думаешь? Я удивлял весь белый свет, от Стамбула до Бангкока и от Перу до Катманду, своим искусством варить сосиски. Если не похвалишь моего коронного блюда — смотри, не сносить тебе головы!

…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их лужайку и отправились к следующей долине. Время близилось к полудню, а они все еще искали ее и уже решили, что либо она нанесена на карту ошибочно, либо они каким-то образом обошли ее стороной. Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятидесятифутового обрыва. Он шел почти перпендикулярно и простирался в обе стороны, насколько хватало глаз.

– Слава Богу, что я захватил веревки,— сказал Питер.— Спуститься будет не проблема: я посмотрел, там есть где ставить ноги.

– Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад,— с сомнением сказала Одри.

– Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю,— доверительно сказал Питер.

Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки упал в нескольких футах от поверхности земли, затерявшись среди кустов.

– Я пойду первым,— сказал он.— Потом спустишь наши вещи и слезешь сама. Ничего не бойся, только поаккуратнее ставь ногу. О'кей?

– О'кей,— сказала Одри как можно убедительнее, чтобы собеседник поверил ей. Втайне она была польщена: значит, Питер верит, что она сможет обойтись без женской

истерики.

Питер схватился за веревку и начал быстро спускаться. Ноги-то поставить было где, но поверхность скалы, как

оказалось, готова была искрошиться в прах, и ему пришлось призвать на помощь осторожность. Когда до земли оставалось всего двадцать футов, крупный кусок скалы, на который он уже собирался перенести свою тяжесть, рухнул со страшным шумом. Это было так неожиданно, что бедолага выпустил из рук веревку. Одри с ужасом наблюдала, как он катился, словно куль, по поверхности скалы, а затем нырнул головой в кусты и исчез из виду.

– Питер! — крикнула она.— Как ты там?

Ответа не последовало.

К счастью, кусты китайской гуавы — той самой проклятой гуавы, которая глушит все на свете,— самортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да несколькими синяками на боках. Он лежал в кустах без движения и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он перешел в сидячее положение и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву неведомую крупную птицу.

Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Пред ним во всей своей красе стоял живой пересмешник.

Наш герой сидел, словно громом пораженный. Птица шаловливо разглядывала его, затем медленным шагом направилась в сторону лужайки. Питер любовался, как грациозно она поднимает ноги и поворачивает голову — словно искусный учитель танцев в изысканном маскарадном костюме птицы. Прошествовав изящным семенящим шагом сквозь побеги гуавы, она похлопала крыльями. Раздался звук, будто кто-то тасовал колоду карт. Питер обратил внимание на длинные ресницы птицы. Когда она поднимала их, в больших искрящихся глазах вспыхивал добрый свет. Судя по всему, любопытство, которое выказала птица при виде Питера, было куда меньше, чем потрясение, испытанное Питером при взгляде на нее. Внезапно в кустах снова раздались шорох и хлопанье крыльев — это на лужайку выступила самка. При виде кавалера издаваемые ею высокие писклявые звуки сменились ласковым, утешающим бормотанием. Она подошла к самцу и слегка причесала перышки у него на грудке — так иная не в меру ревностная супруга поправляет галстук у своего благоверно-

го. Сидя и наблюдая за происходящим, Питер чувствовал, как все его существо переполняется неизъяснимым волнением. Перед ним ласково кокетничала пара птиц, почитавшихся давным-давно исчезнувшими.