Иоланта Сержантова - Не романъ

Листья клёна, опутанные чертополохом междупутья, будто бы жёлтые звёзды на ватной телогрейке земли.

Умному достаточно, не так ли? А прочим не объяснить…

Недаром

Едва прозвенел звонок, и все расселись по своим местам, как дверь класса распахнулась и с порога раздалось требовательное:

– Григорь Иваныч, Свету позовите, поговорить надо.

Учитель истории попытался было возразить, что урок только начался, но проситель красноречиво блеснул топором, выпростав его из-под полы пиджака.

Лицо преподавателя, в тон рубашки, побелело, и, испуганно оглядев класс, он замахал на меня руками:

– Иди, иди, слышишь же, тебя зовут.

Мне ничего не оставалось делать, как, прихватив портфель, выйти вон.

Прикрывая за собой дверь, было видно, как Григорий Иванович сползает по стулу и опускает голову на руки. Каюсь, мне не было его жаль, юность жестока и предвзята. Странной показалась лишь реакция учителя. Каким бы он ни был человеком, но педагогов, плохих и хороших, мы уважали хотя бы за то, что они тратят свои жизни, в стотысячный раз объясняя нам, недорослям, очередное правило. Каждый раз – как в первый, с жаром в душе, с интересом, с большой долей искренней зависти, что мы чего-то не ведали ещё секунду назад, а теперь узнали. Это же так чудесно – новое! Хороший учитель находился в постоянном поиске ответной радости в наших глазах, а плохой…

К примеру, я имела склонность к математике, но с первым педагогом по предмету жутко не повезло. Крикливая, круглая и краснощёкая, как матрёшка, она вопила всем школьникам, без разбору, что они «двоечники и колышники», и при этом больно долбила костяшками кулака каждому по голове, ни разу даже не попытавшись объяснить тему урока. Она просто-напросто называла, какие страницы учебника нужно прочесть, и ходила по рядам, распаляясь от нашей тупости. С родителями матрёшка вела себя более-менее покладисто, жалела их из-за нашей очевидной недоразвитости, но, в общем, производила впечатление человека, который вымещает своё недовольство жизнью на окружающих. И всё же, я обожала математику, но от визгов учительницы как-то очень скоро тупела, и потому была чрезвычайно рада, когда надменная на вид преподавательница из параллели… выменяла меня у неё на двух зубрил, которых не трогала музыка формул. Не знаю, как и чем объяснить этот поступок, но по сию пору с удовольствием и благодарностью вспоминаю того учителя, и то восхитительное чувство погружения в мир неисчислимых вычислений. Убаюканная на волнах радости правильных решений, поиска верного пути из лабиринта логических умозаключений, сталкиваясь в школьном коридоре с матрёшкой, я вздрагивала от непритворной гадливости. Ну, что ж, – юность богата и на верные, нелицемерные реакции. Ловко притворяться мы научаемся много позже.

Но что же наша история… Возвращаясь к ней, я могу рассказать о том, что, скоро сообразив, насколько плохо учитель знаком с предметом, я готовилась специально к каждому уроку дополнительно, дабы уязвить преподавателя своими познаниями. Григорий Иванович часто не мог справится с «юной хамкой», злился, некрасиво краснел и терялся под напором исторических изысков, да сторонних толкований на каждом уроке. Чего я добивалась? Не знаю. Быть может, искры интереса к предмету, без которого было скучно зубрить безликие даты и названия. Увы, мной руководили лишь дух противоречия и соперничества, но не подвиг познания.

Наши отношения с педагогом мало изменились даже после летних каникул, когда Григорий Иванович и я случайно встретились в Феодосии.

Помню, как шла по влажному городу. Тяжёлый рюкзак так давил на плечи, что не было особой возможности любоваться окрестностями. Где-то в стороне оставались, не обласканные взглядом стены домов в сплошной татуировке виноградной лозы, под ногами пружинил горячий, местами втянутый пупок асфальта. Несколько глотков молока с бубликом за пятачок и пригоршня ягод в компании вездесущих голубей под десятиметровым тутовником, утолили отчасти мою усталость. Захотелось осмотреться, найти ближайший вход в печально известные катакомбы, но вместо этого я столкнулась нос к носу с учителем. Он был задумчив, грустен, даже симпатичен, но, увидев меня, разом подурнел. Подозрительно поинтересовавшись зачем я здесь, и, не дослушав ответа, Григорий Иванович, словно опасаясь преследования, бежал прочь.

Много позже и совершенно неожиданно выяснилось, что Григорий Иванович воевал в тех метах. Был ли он там в составе десанта Красной Армии первые три недели января 1942 года 22 22 Керченско-Феодосийская десантная операция, 26 декабря 1941 – 2 января 1942 , или участвовал в боях под Феодосией, когда, в ходе общего наступления, город был окончательно освобождён к середине апреля 1944 года 23 23 13 апреля 1944 года , – неизвестно. Григорий Иванович никогда не рассказывал об этом, но каждое лето ездил в Феодосию и бродил там в одиночестве, словно пытаясь найти ответ на измучивший его вопрос, – почему он уцелел. Почему уцелел именно он.

…Закрыв за собой дверь класса, я строго поинтересовалась:

– Ну, и зачем?

– Да… так, поговорить…

– А топор для чего?

– Чтобы попугать!

– Ну… и?

– Испугался! А ещё фронтовик… – Самодовольно встряхнул грязными волосами подросток, потрясая дланью 24 24 ладонь , с наколкой «СВЕТА» на все пальцы.

– Ну, ладно, пошли, поговорим.

Если бы Григорий Иванович не прятал стыдливо маленький зеленоватый якорь на запястье под длинным рукавом пиджака, а вместо того, чтобы читать нам вслух по учебнику, хоть раз рассказал о погибших товарищах, о ржавой пене в полосе прибоя… в реки крови обратил бы красную краску направлений боёв на карте… Летел бы с лестницы этот мелкий уголовник, вместе со своим плотницким инструментом. Рука-то у меня была, ох, какая тяжёлая, недаром так боялись пацаны…

Придурковатая чудачка

Ветви клёна поникли, грустно глядят они вослед улетающим стайкам весёлых листочков. Все, как один: жёлтые сарафаны в чёрный горох, розовая чёлка, черешок мундштука… Ох, молодость, молодость…

За клёном – дуб. Он строг поболе, и даже сидя на задней парте леса, умеет справиться с непоседливой своей малышнёй. Большую часть отпускает от себя как можно позже, иных же неволит остаться с ним до самой весны, – не доросли недоросли, пропадут. И хлопают они своими резными ресницами, простодушно и доверчиво, смахивая иней да налипшую снежную пыль.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.