Григорий Козловских - Волки

Ее лоснящееся гибко тело, мягкие, плавные, завораживающие движения почему то пугали его. Он прижался к земле затаив и без того медленное дыхание, все мышцы сжались в упругие комки, он уже был готов к прыжку, но ждал… А она ничего не подозревая розовым язычком нежно слизывала сочные, темно синие ягоды с высокого куста, осторожно перешагивая торчащие из травы коряги. С присущей только ей грациозностью, изгибала длинную шею дотягиваясь до очередной порции сладких плодов и пушистые ресницы опускались будто от удовольствия, когда она сглатывала ягодный сок.

Ну почему он боялся? Сердце начинало бешено колотиться как только он собирался прыгнуть, и приходилось снова ждать, а измотанный голодом последних недель желудок жалобно урчал получая лишь потоки жгучей слюны вместо нежно теплой крови.

Что-то в ней было странным. Да, в ней чувствовалась сила, в переливающихся в свете солнца мышцах чувствовалась бешеная скорость с которой ему не сравниться, но разве этого боялся он? Совсем нет… Он не мог найти источника тревоги в сердце, не мог зацепиться за струйку неизвестного доселе страха, и снова с болью сглатывал слюну.

Если бы не дети, наверное, он отступил бы также тихо и незаметно как подкрался к юной косуле, но за последние месяцы такая добыча почти не появлялась у серых озер и шестеро волчат еле-еле сводили концы с концами обгладывая двухнедельные косточки старого бобра. Так что у него не было выхода, он должен напасть. Должен…

Все тело сжалось для прыжка словно натягивающаяся тетива, он покачивая крупом попятился назад и застыв на мгновенье, вдруг резким прыжком вылетел из кустов прижав серые уши и оскалив желтозубую пасть. Косуля резко обернулась и гибкое тело повинуясь природным инстинктам взвилось в длинном прыжке, уходя от смертельной опасности. Острые клыки сомкнулись едва зацепившись за бедро, волк влетел в кусты ежевики, а ловкая косуля несмотря на рваную рану, уже скрылась в лесной чаще. Вот и все. Небольшой кусок шкуры, растравляющий вкус свежей крови, да помятый от удара копыта бок, все, что осталось от неудачной охоты.

Тем не менее, надежда на вкусный ужин осталась: раненый зверь не выдержит долго, а не сбиваемый запах крови безошибочно выведет охотника к жертве. Разделавшись с добытым куском волк пустился в погоню, надо было успеть первым, ведь если на след выйдет кто-то из молодых, старому волку уже не отбить добычу. Стая по весне ушла охотиться к горам, а вокруг озер осталось несколько ощенившихся пар и учитывая нынешний голод, желающих поохотится на раненую косулю найдется не мало. Волк несся как мог, перепрыгивая небольшие канавы и лужи, а солнце постепенно садилось окрашивая лес в золотые тона. Косуля шла пока по редколесью, но все сильней откланивалась к чаще надеясь найти там укрытие. Он чувствовал что уже почти у цели, запах крови все нарастал, косуля слабела и, наконец у зачахшего ручья он увидел ее — неуклюже хромающею на левую ногу, но тем не менее лишь немного снизившую скорость. Подгоняемый азартом и голодом хищник, яростно бросился к цели, она даже не оборачивалась но видимо услышала шум погони и лишь еще сильней захромала пытаясь бежать побыстрее. Он уже почти чувствовал этот неповторимый вкус теплой, нежной, алой крови, почти сглатывал мягкое мясо предвкушая победу, и казалась несколько секунд отделяет его от жертвы, как страшный грохот нарушил почти окончившуюся гонку. Задние ноги косули подогнулись, а тело поднялось к верху, она барахтаясь перевернулась на спину, проехала еще несколько метров по земле взметая клубы старых листьев и замерла откинув безжизненную голову на бок. Волк прыгнул в сторону, и что есть силы понесся прочь от едкого запаха дыма, а позади слышались радостные крики двуногих.

Уже давно стемнело, как он решился вылезти из кустов можжевельника, где спрятался остерегаясь встречи с двуногими которые убивали громом из палок, убивали все что движется будь то древесная белка или огромный бурый медведь, убивали не ради и не для, убивали просто так, чего не понять ему — жившему законами природы. Волк убивал лишь ради пропитания, а дрался за жизни — семьи, стаи и себя, из-за самки и территории из-за права быть вожаком, потому как править стаей должен самый сильнейший ради ее же блага. И иначе жить было нельзя, иначе жить он не мог.

А что они…?

Одолеваемый голодом он осторожно крался к месту гибели его жертвы, с надеждой что хоть что ни будь осталось. Двуногие приезжали на больших лошадях, иногда с собаками, и почти никогда не брали добычу, показывая тем самым бессмысленность убийства. Так было и в этот раз. Косуля лежала на том же месте, нелепо разбросав длинные ноги в стороны, в груди зияла большая рана уже облепленная роем мух, вокруг еще оставался запах двуногих, но поблизости их вроде бы не было. Волк начал с бедра на котором уже оставил свой неглубокий след. Отгрызая ногу, он вдоволь наелся еще не успевшим испортится мясом, и ни минуты не мешкая, отправился в путь. Набитый пищей живот и постоянно цепляющаяся за кусты отгрызенная нога, сильно мешали его продвижению, но дома ждали волчата с волчицей и приходилось не жалея себя бежать, скорей и скорей, тем более что где то рядом двуногие.

Ночной путь обошелся без приключений, и под утро волк выбежал на уже знакомую, почти родную тропу, ведущую вокруг темного озера прямо к его логову. Он бежал и с гордостью представлял радостное тявканье волчат встречающих отца с большой и вкусной добычей, и нежный, теплый взгляд его любимой волчицы. Представлял как наконец после долгой охоты с наслаждением свернется в клубок на мягкой земле и уснет возле копающихся малышей. Как бережно мать, будет охранять его сон, оттаскивая надоедливых волчат от спящего отца. И погрузившись в мечты он уже почти добежал до дома как почувствовал резкий, кислый запах — запах двуногих. Он остановился, навострил уши — тишина, неслышно шороха волчат, не слышно ни чего кроме пения птах и тихого скрипа покачивающейся на ветру старой ели, еще чуть-чуть постоял и рванул что есть мочи к родному гнезду, перепрыгивая невысокие кустики скрывающие логово.

Волчица неподвижно лежала в стороне прикрытая невысокой травой забрызганной темной кровью, волчата, вмятые в землю застыли в ужасных позах, с переломленными лапами, свернутыми шеями, с похожей на репейник замаранной землей и кровью шерстью. Волк замер, уже бесполезная нога выпала из пасти, а сзади хрустнула ветка. Он лег свернувшись калачиком прямо на растерзанных малышей подгребая их к себе лапами, высоко запрокинул голову и нарушил тишину спокойного леса, дрожащим, до боли тоскливым воем, зажмурив горящие желтым глаза, а позади раздался оглушительный грохот…