Вильям Козлов - Дай лапу, дружище!

— Дайте ему колбасы! — предложил второй. — Пусть признает за своего.

— Не цапнет? — спросил я, бросившись к холодильнику.

— Варден! — строго сказал провожатый. — Свой, слышишь, свой! — и показал на меня.

Пес поднял голову с длинными, чуть оттопыренными ушами, сплошь заросшими шелковистой шерстью, где-то в глубине курчавой заросли угольками блеснули, как мне показалось, красные глаза. Он молча смотрел на меня. Широкий пупырчатый нос шумно втягивал воздух.

Не буду скрывать, с большой опаской протянул я ему кусок колбасы. Однако Варден неожиданно мягко, деликатно взял с моей ладони угощение. Бывает, собака жадно все хапает так, что опасаешься за пальцы. Варден же проявил некий такт, что меня несколько успокоило. Уже увереннее я его легко потрепал по голове и тут же убрал руку, потому что большущая голова повернулась ко мне, сверкнули ослепительно-белые клыки, а откуда-то из нутра глухо прозвучал предупреждающий рык.

— К вечеру привыкнет, — сказал на прощание провожатый. — Тогда и отвяжете…

— Поставьте воды и пока не отпускайте с поводка, — уже на пороге посоветовал второй. — Может броситься на постороннего.

Я про себя усмехнулся: а кто я для него? Тоже, наверное, посторонний… Мы и часу не знакомы. И еще неизвестно, как дальше пойдет? Будет ли он меня слушаться? Такому гиганту ничего не стоит со мной справиться. Прихватит, и пикнуть не успеешь… От собаки, у которой не видно глаз, вправе чего угодно ожидать: возьмет вот сейчас и кинется на меня. Но Варден и не помышлял об этом, да и в будущем никогда не бросался на меня. Правда, когда он приходил в игривое настроение, то начинал хватать за руки и ноги. В его представлении это была игра, а я потом обнаруживал синяки от соприкосновения с его клыками. Сначала я возмущался, кричал на него, он не понимал и еще азартнее прыгал на меня, приглашая порезвиться. Потом я стал отвлекать его, бросал палку, и он тут же убегал за ней, оставляя меня в покое… Это все было потом, а пока я сидел на ковре напротив огромного пса и задумчиво смотрел на него. Рядом стояли коробки с книгами, мешки — я на днях собирался ехать в деревню. Вот, значит, кого я привезу туда… Я и сам-то редко видел черных терьеров, а уж в деревне и подавно таких собак не видели.

Дядя Дима рассказал мне немудреную историю Вардена.

Пес щенком воспитывался в семье торгового моряка. Хозяин большую часть времени плавал по морям-океанам, а дома занимались собакой жена и сын. Хотя Варден и прошел курс общей дрессировки, рос не очень-то послушным. Наверное, в ту пору нужна была ему твердая мужская рука, его же баловали, все ему спускали. Вырос он сильным, мощным и был очень красив. Когда я его первый раз вывел прогуляться в Ленинграде, одна пожилая женщина с интеллигентным лицом подошла к нам и долго смотрела на черного терьера, обнюхивающего липу в сквере.

— Пес, — сказала она, — знаешь ли сам, какой ты красавец? — И столько было неподдельного восхищения в ее голосе, что я сам по-новому стал смотреть на свое невольное приобретение.

В общем, Варден вырос своенравным, упрямым, мог на улице неожиданно броситься на не понравившегося ему прохожего, и команда «фу!» не могла его остановить. Кстати, когда он вдруг срывался с места, не так-то просто было удержать поводок. Он мог запросто и тебя протащить по асфальту. Приехал хозяин после почти годового отсутствия и с трудом узнал свою собаку: пес вымахал с теленка, у него ярко проявился характер, причем мало подходящий для городской собаки. Пес держался независимо, мог огрызнуться даже на членов семьи. Моряк попытался силой сурово воздействовать на Вардена, но кончилось тем, что тот, рассвирепев, цапнул за руку и хозяина, от которого совсем отвык.

Разгневанный моряк отвел Вардена на то самое предприятие, где работал мой давнишний приятель. Там на охране объектов держали сторожевых собак. Вардена охотно приняли, вид у него, конечно, устрашающий, злости хоть отбавляй, чего еще нужно сторожевой собаке? Но у Вардена не оказалось совсем немногого — желания охранять объекты. Когда его приводили на место, он преспокойно укладывался на травку, а если это была зима, то прямо и на снег, и поднять его можно было только приглашением к обеду. Конечно, если бы нарушитель, скажем, наступил на него, терьер живо бы с ним расправился, но добровольно нести сторожевую службу, как это делали обученные овчарки, Варден не пожелал. Таким образом, он и там не пригодился. Пробовали было учить, но черный терьер упрямо уклонялся от ненужных ему навыков. Вот «сидеть», «лежать», «голос» — это он пожалуйста! Да еще если покажут лакомство.

В три года собака считается вполне взрослой, ее характер уже невозможно изменить, да я перед собой такой задачи и не ставил. Могучий курчавый пес с широченной грудью, высокими лохматыми лапами и спрятавшимися за занавесью извилистых черных прядей влажными глазами мне очень нравился, хотя я смутно представлял себе, как мы с ним будем сосуществовать. То, что в городе, да еще в центре, держать его нельзя, я убедился после первой же прогулки по набережной Робеспьера. Увидев встречную собаку, он с таким остервенением натягивал поводок, что я с шага вынужден был переходить на мелкую позорную рысь, да еще вопить на всю улицу: «Варден, нельзя! Фу, Варден!» Для него это были пустые звуки. Если он приходил в возбуждение и ему приспичило за кем-то погнаться, то нужно было хвататься за скамью в сквере или зацепляться за дерево, иначе чертов пес поволочет тебя за собой, как мешок с отрубями.

Я понял, что нужно немедленно уезжать, иначе я наживу с ним неприятности. В деревне, я полагал, будет проще…

У меня была «Нива», там можно откинуть складывающееся заднее сиденье, в обычной машине Варден вряд ли поместился бы. А если бы и удалось его туда затащить, он черной глыбой нависал бы над тобой, упираясь головой в крышу.

В первый же день Варден показал мне свой характер. От батареи, кстати которую он мог бы без особого труда оторвать от стены, я его скоро отвязал. Ко мне он поначалу проявлял полное равнодушие, хотя и понимал, что еда и прогулки теперь зависят от меня. Я бы сказал, он терпел меня, но слушаться ему и в голову не приходило. Мои команды он выполнял неохотно, всем своим видом давая понять, что он это делает через силу и только за вознаграждение. И очень недоумевал, если ничего не получал. Голос — а это была настоящая иерихонская труба — он подавал более-менее исправно. Собаки, увидев его, жались к ногам хозяев, а я старался поскорее перевести Вардена на другую сторону улицы.

На людей он тоже посматривал как-то странно. Особенно подозрительный интерес у него вызывали прохожие в красных и желтых куртках. Он останавливался и, поворачивая массивную голову, провожал их задумчивым взглядом. Потом, встряхнув головой, будто отбросив досужие мысли, трусил дальше. Я был начеку и всякий раз, когда он тянулся к кому-нибудь, перехватывал поводок поближе к толстенному ошейнику, так Вардена легче было удержать. И все-таки один раз я утратил бдительность: в сквере отпустил черного терьера на всю длину брезентовой вожжи и на секунду отвернулся — и тут же услышал испуганный возглас. Еще с детства мне запомнилась иллюстрация к знаменитой поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»: богатырь с мускулистыми руками борется с тигром, вспрыгнувшим ему на плечи. Нечто подобное увидел и я, обернувшись на возглас. Мой пес прыгнул на капитана инженерных войск, вернее уже положил на него громадные лапы и раскрыл огромную красную пасть с великолепными белыми клыками. Я тут же сдернул его, а капитан — он явно побледнел — стал совершенно справедливо укорять меня, в ответ я лепетал, что виноват, мол, не заметил и все такое. Капитан был мужественный человек, а я подумал, что будь на его месте другой, иметь бы мне уже неприятности с милицией. Кстати, сия чаша меня не миновала, причем буквально на второй же день моего владения Варденом.