Эрик Кольер - Трое против дебрей

На противоположном берегу ручья был окаймленный тонкими ивами луг, занимавший, вероятно, не более половины акра. За ивами вновь царили вечнозеленые сосны Банкса [2] Разновидность сосны, распространенная в западной части Северной Америки. . Выехав на луг, я спустился с седла, привязал лассо к концу повода, расстегнул и снял уздечку, чтобы конь мог свободно пастись в траве, доходившей мне до колен. На лугу недавно лежали олени. Еще подъезжая к ручью, я несколько раз видел их свежие следы. Я также спугнул там большого черного медведя, который с таким увлечением обдирал колоду в поисках личинок, что не учуял и не услышал, как я подъехал к нему. Когда же мишка, наконец, почувствовал мое присутствие, я остановил пегого и замер в седле, наблюдая, как неуклюжий зверь несется во всю прыть, чтобы спрятаться в ближайших зарослях молодого сосняка. Тогда медведь не вызвал у меня особого интереса. Еще не настал день, когда убить толстого, облитого жиром черного медведя было для меня поистине вопросом жизненной необходимости. Куда важнее были замеченные мной следы оленей: они говорили о том, что здесь не будет недостатка в мясе, если только умеешь охотиться.

Когда пегий подкрепился травой, я проехал полмили вверх по ручью. Он вытекал из озерка, протянувшегося узкой полоской в полмили шириной и около трех миль длиной. Ручей еле сочился, как бы стыдясь того, что оказался на видном месте. Уровень озерка был так низок, что вода не вытекала из него, а капала. Время близилось к полудню, и казалось, что кроваво-красный шар солнца держится на плотном дыму горящего леса. Я ощутил на языке резкий привкус дыма и понял, что надо повернуть обратно: огонь был уже недалеко.

Любопытство потянуло меня вниз по течению ручья. Вода сочилась через песок и гальку, как будто потеряв надежду когда-нибудь достигнуть цели своего движения. Примерно в миле от брода ручей струился по лугу, где некогда жили бобры. Здесь застоявшаяся, вонючая вода едва покрывала черную грязь на дне русла. Я выехал на луг. Сбившаяся, сухая, как порох, трава шуршала бумагой под копытами моего мерина.

В конце луга маячили остатки плотины, построенной боб рами. И дальше русло ручья терялось в чаще крепких старых елей. После того как вода проходила через пробоину в плотине, от ручья почти ничего не оставалось. Она просто булькала в песке и медленно стекала в маленький прудик. Передо мной был больной, гибнущий ручей. И гибель его не вызывала никаких сомнений.

Именно тогда я и услышал, как с севера к ручью идет пожар. Инстинкт самосохранения подсказал мне, что нужно уходить с луга и что лучше всего выехать на высокий холм, откуда можно видеть приближение пламени и в то же время быстро ускользнуть, что мне и пришлось сделать через несколько минут.

Там, наверху, в сосновом бору, у подножия деревьев было мало горючего материала, и пламя не могло подняться так высоко, чтобы охватить верхушки сосен. Разрушительная сила пожара проявилась в полной мере, лишь когда огонь достиг луга с его пересохшей травой.

Тогда я не знал, сколько времени нужно Природе, чтобы вырастить одну могучую ель в шестьдесят футов высотой и диаметром в двенадцать дюймов; по ту сторону луга было много таких елей, и из каждой, если бы понадобилось, можно было напилить полторы сотни футов хороших досок. Смолистые ветви спускались до самой земли, и деревья росли так густо, что олень или лось, которому захотелось бы укрыться в их прохладной тени, лишь с трудом пробрался бы между стволами.

Когда огонь дошел до елей, пламя охватило их верхушки. Искры ракетами взлетали в клубящийся вверху дым и, гонимые ветром, падали на землю в сотне с лишним ярдов. И там, где падала искра, вскоре вспыхивало пламя. Я наклонился в седле, ухватившись за луку обеими руками и всматриваясь сквозь дым в остатки плотины, построенной бобрами. И дыра в пло тине, через которую тек ручей, показалась мне проемом в ограде, закрывавшимся когда-то воротами.

Мгновение назад луг зеленел, а теперь передо мной было черное пепелище. Его обнажившаяся торфянистая почва осталась незащищенной от капризов погоды. Я сидел в седле, не шевелясь, не сводя глаз с дыры в плотине. «Если бы, — думал я, — на лугу сохранилась хоть одна пара бобров, ворота были бы закрыты, и перед плотиной во всю длину и ширину луга была бы вода, а не легко воспламеняющаяся трава. Огонь остановился бы и отступил перед водяной преградой, и ели на той стороне луга не загорелись бы». Но в плотине не было ворот, так как бобры давно покинули луг, и казалось, что вместе с ними край покинули все надежды.

Девушку, которой предстояло делить свою судьбу с моей в этой глуши, я встретил у грубо сколоченного прилавка затерянной в лесной глуши фактории. Она вошла в лавку вместе с неправдоподобно старой индианкой, которую вела за руку. И эта индианка, слепая и неграмотная, но знавшая природу своего дикого края, как никто из белых людей, рассказала мне о ручье Мелдрам, о том, каким был этот ручей прежде, до того, как его впервые увидел белый человек. Именно она убедила нас с Ли лиан отправиться к ручью и попытаться вернуть туда бобров.

Я работал тогда у англичанина по фамилии Бечер. Лет за пятнадцать до моего рождения он пересек океан в погоне за легкой наживой, рассчитывая получить у североамериканских индейцев ценные меха в обмен на дешевые безделушки. Когда я начал у него работать, ему было уже за шестьдесят. Этот ши рокоплечий человек в шесть футов два дюйма высотой был худощав, несмотря на крупную мускулистую фигуру, и бремя лет не мешало ему держаться очень прямо. Холеные усы за крывали его верхнюю губу, и, когда я впервые увидел его, я решил, что этот человек лишь недавно расстался с гвардейской формой. У Бечера был большой постоялый двор и фактория на берегу Риск-Крика — несколько деревянных строений, разбросанных по обе стороны единственной государственной дороги, обслуживающей все огромное плато Чилкотин. Риск-Крик представлял собой бурный поток, берущий начало в глубине лесной чащи, примерно в тридцати милях к северу от фактории, и впадавший в реку Фрейзер.

На фактории наряду с прочими обязанностями я должен был следить за кормежкой лошадей и торговать за прилавком, когда англичанин занимался другими делами. За этим дере вянным прилавком я приобрел первые навыки в торговле мехами. Начиная с поздней осени, и в течение всей зимы индейцы из ближайшей резервации несли сюда шкуры койотов и обменивали их на муку, чай, табак, ситец и другие товары. Время от времени какой-нибудь индеец вытаскивал из своего рогожного мешка связку ондатровых шкурок. В такой связке их редко бывает больше дюжины. В годы, когда я начал торговать пушниной, в тех местах оставалось уже мало ондатр.