Эрик Кольер - Трое против дебрей

Как я и предполагал, цены на пушнину резко взвились. Шкурки крупной норки стоили не меньше чем по шестьдесят долларов и так и держались. А поскольку у нас расплодилось очень много ондатры, вокруг было множество норок, которые на них охотились. За каждую ондатру давали не менее трех долларов наличными, а иногда и больше. Почти за каждую шкурку ильки с темным и шелковым мехом давали не менее ста пятидесяти долларов, а если поторговаться как следует, можно было получить и больше.

Во внешнем мире, где были благоустроенные дома и асфаль тированные улицы, деньги текли, как вода. А в самом сердце тайги охотники на лыжах обходили капканы, пробираясь сквозь метель, и молча проклинали мороз, который кусал их пальцы, когда они налаживали капканы. Но охоту они не прекращали.

Вот так без конца мы ставили капканы и без устали снимали шкурки. Мы становились на лыжи, когда на востоке было еще темно и ничего не было видно, и желали лосям и оленям доброго утра, когда они поднимались с лежки при нашем прибли жении. Мы возвращались домой при свете луны и звезд, замерзшие, усталые. Мы почти не могли разогнуть спины, так как целый день проводили, согнувшись над капканами, доставая добычу.

Наскоро поужинав, мы принимались снимать и распяливать шкурки при свете керосиновой лампы или свечи, если другого освещения не было. Однако тайга приказывала нам снимать, чистить и распяливать шкурки, ибо завтра нас ожидала новая работа. Когда рынок ощущает голод на пушнину, пусть ненадолго, цены на меха для него не имеют значения.

В ту зиму высоких цен на пушнину я почти сносил свои снегоступы. Это была одна из немногих зим, когда тайга улыбалась нам доброжелательно. В течение многих дней ртуть в термометре стояла на 20—23° мороза и ночью редко опуска лась до 28 е ниже нуля. На звериных тропах было не слишком много снега, поэтому, если путь к месту промысла был проложен и протоптан, можно было при желании забросить снегоступы за спину и обходить капканы пешком.

С середины ноября и до начала февраля я только один раз устроил себе передышку. Мне казалось, что идти в лес на промы сел на рождество не следует, и я остался дома и отдыхал, отдав должное яствам, которые Лилиан готовила целую неделю.

Как только хищные пушные зверьки стали терять свой зимний лоск, я перестал ставить на них капканы. К тому времени Визи привез из леса весь заготовленный материал и сложил его в штабеля на площадке, выбранной для дома. Теперь мы оба могли направить все свои силы на добычу ондатры, которая во множестве обитала на болотах.

Промысел ондарты самый трудный. Если сегодня мы ставили у хаток сотню капканов, то на следующий день могли снять семьдесят или восемьдесят шкурок. Все их надо перенести на спине со льда озера, погрузить на вьючную лошадь, а вечером при свете керосиновой лампы снять с них шкурки и распялить, хотя наши мысли и тела молили об отдыхе.

Мы с Визи снимали шкурки, а Лилиан своими проворными пальцами натягивала шкурки на распялки. За время охотничьего сезона на ондатру в 1946 году мы редко ложились спать до полуночи и вставали самое позднее в пять утра.

К апрелю, когда лед начал таять, а хатки ондатр развалива лись, мы были настолько усталыми, что не смогли бы продолжать промысел тем же темпом, даже если бы нам дали за это все золото Офира. Мы вздохнули с облегчением, когда начал таять лед и стали разрушаться хатки ондатр. Мы были сыты по горло охотой, и нам казалось, что, если мы когда-нибудь снова увидим шкурку ондатры или другого пушного зверька, нас это ни капельки не взволнует.

В течение нескольких дней мы лениво лежали на спине на улице под теплыми лучами солнца и смотрели, как над нами пролетали стаи диких гусей. На ирригационной плотине было шумно: там поселились кряквы и другие утки. Синие птицы и дятлы были заняты постройкой гнезд, а когда лед отошел от берега и стал таять, бобры ручья Мелдрам вышли из своих хаток и, переполненные радостью, били хвостами по воде, как бы салютуя весне. Весна вернулась в тайгу.

К середине июня Джаспер и его бригада уложили последний слой дранки на крыше. Дом был закончен, и можно было переселяться. Мы погрузили свою скромную мебель на телегу, сложили вещички и быстро переехали на новое место. После того как целых шестнадцать лет мы ели и спали в избушке из одной комнаты под дерновой крышей, новый дом казался нам таким же большим и значительным, как Букингемский дворец.

Богатая добыча в ту зиму не только обеспечила оплату нового дома, но и явилась причиной нового события, изменившего, нашу жизнь. Большие деньги, которые мы получили за шкурки, дали нам возможность положить в банк приличную сумму после того, как мы заплатили за дом. Бобры размножались поразительно быстро. Нас так и подмывало добыть нескольких бобров весной 1946 года, так как тогда за шкурку большого бобра давали семьдесят долларов. Но даже мысль о том, чтобы охотиться на бобров, пока в этом не будет острой необходимости, приводила нас в ужас. Не за горами тот день, когда нам придется охотиться на них чтобы регулировать их численность, но этот день еще не настал.

Для меня, да и для Лилиан тоже наши редкие поездки в Риск-Крик весной, летом и ранней осенью были просто разно видностью работы, чем-то таким, что нужно было периодически делать. Дорога туда и обратно занимала два дня, как бы рано утром мы ни выезжали. Зимой же, когда телега заменялась санями и когда на дороге лежал густой снег, мы были счастливы, если нам удавалось обернуться за два дня, чаще поездка отнимала три или четыре дня.

Тем не менее мы никогда не знали более быстрого и легкого способа передвижения, а то, чего человек никогда не видел, он не жаждет. Какое нам дело, если в наши дни многие фермеры и ковбои отказались от транспорта, служившего им верой и правдой в течение многих лет, и брали в руки не вожжи, а руль и не кнут, а ручку скоростей? Что до меня и Лилиан, то нам было все равно — пусть себе ездят на машинах. Мы же всегда доверяли только лошадям и были намерены делать так и впредь.

Однако Визи придерживался другого мнения. Лошади двигались медленно, а повозка была тряской. Угадывая его мысли и догадываясь о том, что он замыслил нечто невообразимое, я решил внести ясность. Однажды утром я увидел, как он стоит у повозки, покачивая головой.

— Что с тобой, — осторожно спросил я, — ты чем-то обес покоен.

Он медленно обернулся и сказал:

— Нам нужно что-нибудь, что приводилось бы в движение бензином и маслом, а не травой и сеном.

— Ты имеешь в виду автомобиль? — Я вздохнул, даже эти несколько слов мне было трудно произнести. Он медленно кивнул головой.

— А почему бы и нет? — и добавил, глядя мне прямо в гла за: — Есть машина, которая называется джип, виллис-джип. Я видел такую в Риск-Крике несколько дней назад. Хозяин этой машины рассказал мне все о ней. Он сказал, что на ней можно проехать везде, где можно проехать с повозкой. Это то, что нам нужно. У нее все четыре колеса ведущие, и если переключить скорость, можно ползти не быстрее чем по пять километров в час. Этот малый говорит, что она может ехать по снегу глубиной около двух футов.