А. Ковшарь - Тропинки в загадочный мир [с иллюстрациями]

Гнездо канюков располагалось в развилке ветвей на высоте двух с половиной метров. В научной литературе я не находил сообщений, что эта ящерица способна лазать по деревьям на довольно значительную высоту. Но то, что наблюдаешь сам,— бесспорный факт. Варан дополз до развилки, в которой помещалось гнездо, и, казалось, призадумался, что же ему делать дальше. Ведь птенцы канюка уже были ростом со своих родителей и лишь немногим меньше самого варана.

«Ящер» словно критически оценивал ситуацию, но и отступать голодным ему, видно, не хотелось. Пробью в нерешительности несколько минут, он, цепляясь за ветки, пополз вокруг гнезда. Здесь под ним, да и в нем самом селились воробьи. Зная, что хищные птицы возле своих гнезд не охотятся, они не опасаются грозного соседства. Но вряд ли они могли ожидать, что появится варан и примется чинить разбой.

Воробьи, сидевшие на ближайших кустиках, дружно и громогласно зачирикали. Но «ящер», не внимая их протестам, просунул голову между веток и вытащил одно из воробьиных гнезд. Съев яйца, он швырнул его на землю и пополз к следующему. И так одно за другим. Сделав полный круг, варан осторожно спустился на землю, отдохнул и направился к ближайшей колонии песчанок. Эти пустынные грызуны, похожие на сусликов, тоже входят в его «постоянное меню». Но, сунувшись было в одну из нор, варан вдруг резко дернулся, вытащил голову, приподнялся и быстро засеменил прочь, неуклюже загребая ногами. Его, видимо, испугал шум проехавшей в это время машины.

Вечером при свете костра я стал рассказывать о своей встрече. Зоологи слушали меня с недоверием. За два последних месяца, дружно заявили они, здесь никто не видел варана, тем более лазающего. Тогда я их так и не убедил.

Но не зря фотографов-анималистов еще называют и фотоохотниками. Вот он, тот самый варан-разбойник (фото № 57, 58).

В один из полевых сезонов мне пришлось работать в припойменных песках, там, где сливаются Чарын и Или. Место оказалось удачным, меня оно особенно привлекало обилием серого голопалого геккона. Эта небольшая ящерица невзрачна, но интересна древесным образом жизни, преимущественно ночной активностью и главное — своеобразным «голосом», что отличает ее от сородичей. Вероятно, мало кто знает, что геккон чаще всего селится в дуплах, под корой и в переплетениях корней, предпочитая старые деревья саксаула и разнолистного тополя (туранги). Он находит здесь не только надежное убежище, но и обильный корм — пауков, жуков, бабочек.

В изучении образа жизни этих ящериц мне помогло индивидуальное мечение. Ловить их легко с помощью небольшой петли из лески, которая крепится на прутик и очень осторожно надевается на головку геккона. Метод продуктивен и абсолютно безвреден. Освобожденную из петли ящерицу тут же помещали в отдельный мешочек, и все процедуры, связанные с измерением, взвешиванием и мечением, проводились в лагере, обычно в палатке.

Как-то после одной из таких обработок ящерица вырвалась из рук и спряталась под раскладушкой среди обуви и ящиков. Поиски оказались бесплодными, и работа продолжалась.

Чтобы не нарушать сложившегося в природе распределения ящериц, я старалась помеченных особей выпускать на те же деревья и, по возможности, у тех же убежищ. Наблюдая за гекконами в разное время суток, все их перемещения я тщательно регистрировала.

Наш лагерь располагался вблизи воды, и нам очень досаждали назойливые комары. Ночью нас спасали палатки, плотно закрываемые с помощью металлических змеек. После дневных хлопот все члены отряда расходились по своим палаткам и наступала тишина. Лишь временами слышались всплески воды возле берега.

Вдруг раздался звук «цик-цик-цик», но было непонятно, откуда он исходит. Затем я ощутила едва уловимые шорохи. Оказывается, это геккон-новосел осваивался в необычном для него жилище. Вот он пробежал под самым носом по подушке, переместился на спальный мешок, затем стал бегать по стенкам палатки. При моем шевелении беготня на несколько минут прекращалась, но вскоре вновь возобновлялась. Стало ясно, что уснуть спокойно не удастся. Однако вскоре все затихло, и я даже забеспокоилась — не придавила ли я своего постояльца? Включив фонарик, стала осматривать вещи, пол, столик, но тщетно. Но вот луч света коснулся верхнего угла палатки. Там в напряженной позе, как для охоты, на приподнятых ногах замер геккон. Что могло его привлечь? Подползаю поближе и вижу, как сквозь образовавшуюся дырку внутрь палатки стремятся проникнуть кровожадные комары, а геккон их поджидает и неторопливо поедает одного за другим.

Мы с ним провели вместе двое суток, затем было решено переселить его на старое место жительства. Когда я собралась его выпустить, то мешочек оказался пуст. Подумалось, что он ушел из плохо завязанного мешочка где-то по дороге. Расселив остальных ящериц по их «квартирам», я направилась к отдаленным деревьям, где жило несколько семей гекконов. Но в пути почувствовала, что кто-то бегает по спине, а затем залез за ворот. Легкая куртка была мгновенно сброшена, и рядом на песок приземлятся знакомый геккон. Я попыталась его поймать, но он быстро скрылся под корягу. Два дня спустя, обследуя в очередной раз поверхность стволов туранг, я обнаружила беглеца на том же самом дереве, где он впервые был пойман. Чтобы вернуться к своему «родному» жилищу, ему пришлось преодолеть расстояние почти в шестьдесят метров и пересечь площадку такыра с щебенкой и солонцом. Оказывается, чувство «дома» не чуждо и ящерицам!

По-разному ведут себя змеи при встрече с человеком. Щитомордник и гадюка зорко следят за каждым движением человека, и стоит лишь к ним приблизиться, они яростно шипят и делают броски. Относительно мирные восточный удавчик и разноцветный полоз на первых порах тоже ведут себя агрессивно. Стрелка же всегда стремится уйти от человека, используя быстроту передвижения и покровительственную окраску. Она действительно похожа на стрелу. Ее тело заострено — длинный тонкий хвост с одной стороны и относительно маленькая головка — с другой. Глаза с крупными зрачками большие и, еще добавлю, выразительные.

Стрелка трудно поддается приручению. Много их прошло через мои руки, и почти все они остались «дикарками». Вздрагивали, когда их брали в руки, и каждый раз пытались уйти из орбиты человеческого внимания. И тем не менее некоторые особи в какой-то мере могут привязываться к человеку.

Однажды мне попалась стрелка с несвойственной для представителей этого вида «общительностью»». Ее поймали наши добровольные помощники, юннаты Дома пионеров, будучи в экспедиции в Южном Прибалхашье. По-видимому, находясь длительное время в обществе детей, она привыкла к человеку. А, может быть, «общительность» — ее индивидуальная черта, поскольку все животные, как и люди, различаются.