Иван Басаргин - В горах Тигровых

Иван Ульянович Басаргин не дожил и до пятидесяти лет, но запаса его впечатлений хватило бы на две жизни. Уроженец Приморского края, он с детства познал тайгу со всеми ее тайнами: работал золотодобытчиком, охотником-промысловиком, водил баркасы по бурной Зee, был шофером, рабочим-металлистом, культработником, учителем, газетчиком. Немало успел он и в литературе, хотя писать начал уже в зрелом возрасте. Его перу принадлежат два сборника рассказов, а также повесть «Черный Дьявол» и роман «В горах Тигровых», представленные в этой книге.

В романе на протяжении десятилетий прослеживается судьба русских переселенцев, освоивших и защитивших от иноземцев Приамурье и Приморье. Главные герои романа — династия бунтарей пермяков Силовых, предводителей пестрой крестьянской вольницы, которая и положила начало заселению диких таежных земель.

Повесть проникнута социальным протестом против несправедливости общества дореволюционной России. В центре повести — грабитель и убийца Степан Безродный, охотник Макар Булавин и умная благородная собака с волчьей кровью. «Черный Дьявол» — наиболее популярное сочинение И. Басаргина.

Печатается по изданиям:

Иван Басаргин. В горах Тигровых. «Советский писатель», 1974.

Иван Басаргин. Сказ о Чёрном Дьяволе. «Молодая гвардия», 1971.

Предисловие, сост., оформл., илл. Западно-Сибирское книжное издательство, 1981

«Душа никогда не умирай, — с мудрым простосердечием говорил друг и наставник автора этой книги старый ороч Арсе Зургулу. — Она всегда живи. Умирай ее дом…»

Домом души Арсе считал тело. Из одного дома душа переселяется в другой. Возражений на это свое наивное утверждение он не принимал, точно так же, как не принимали их знаменитые спутники писателей-исследователей восточных земель Владимира Клавдиевича Арсеньева и Григория Анисимовича Федосеева гольд Дерсу Узала и эвенк Улукиткан.

Но ведь хорошая книга — не что иное, как дом души ее создателя…

Пять лет назад не стало самобытного советского писателя Ивана Ульяновича Басаргина, но душа его продолжает жить в произведениях, оставшихся после него. Лучшие из этих произведений включены в однотомник, который вы держите в руках, дорогой читатель.

Прежде чем войти вместе с вами в узорный, сложный, горький и радостный мир этой книги, мне хочется рассказать о человеке, создавшем этот мир. Потому что его судьба — ключ к пониманию того огромного, смело и широко начатого исторического полотна, завершить которое ему не удалось.

В последний год своей жизни Иван Ульянович писал: «…цветы осенние любят и грустят. Не потому, что жизнь на исходе, а потому, что она уже не повторится. И пусть не повторяется. Повторять себя — это пошло. Надо прожить раз и без повторов».

Именно так, без повторов, он стремился жить. Потому и успел в сорок шесть лет сделать очень многое.

Зная, что неизлечимо болен, Иван Ульянович не любил говорить о своих недугах. На больших губах его, в глубине светлых внимательных глаз вечно теплилась добрая улыбка. Он был всегда подтянут, бодр, любил пошутить, покуролесить. Сам много работал и в других поддерживал прежде всего жадность к творчеству.

Уже на больничной койке, в письме к любимому человеку, он признавался: «Смешно, но мне хочется стать мальчишкой, который бы босиком бежал по росным травам, с разбегу — и в речку. О, как здорово быть мальчишкой! Бояться домовых, лесовиков, чертей. Мы ведь в свою пору многих боялись. Особенно чертей, которые водились в бане… Зимой же — на печь, на семечки, к теплым кирпичам. Любил я русскую печь. Жаль, что сейчас нет тех печей. Быть мальчишкой, жить теми маленькими радостями. Но я, кажется, так и не был мальчишкой. Я рано стал мужиком, пахарем».

В этих раздумчивых, со светлой грустью сказанных словах рет преувеличения, а тем более противоречия стремлению жить без повторов. Не повторить, а вновь пережить наиболее светлые минуты сурового детства хотелось ему, увидеть в далеком прошлом не голод, не боль, а именно маленькие мальчишеские радости.

И еще одна цитата: «Мы и в возрасте остаемся детьми. Мы до старости играем в игры, которые сами же придумываем. Это хорошо, когда человек что-то придумывает, играет в те игры серьезно. И, конечно, в каждой игре кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Но главное, чтобы эта игра шла от чистого сердца, от большой души».

Творчество детской игрой не назовешь. И все же, мне думается, к своей работе Иван Ульянович подходил с детской безоглядностью, отвагой и дерзостью, фантазия его была буйной, красочной, порой она перехлестывала через край, но всегда шла от чистого сердца, от большой души. От души, которая окрепла в таежной деревушке Нижние Лужки, затерявшейся среди сопок раздольного Приморского края.

Возле Нижних Лужков текла холодная ключевая речка Фудзин.

Летом и осенью в нее заходила нереститься кета — дальневосточный лосось. Серебристая в море, в речных водах кета становилась буровато желтой, на ее вздувшихся боках появлялись лиловые или малиновые полосы.

Едва начинался ход кеты, к берегам Фудзина поспешали на долгожданный пир медведи, харзы, еноты, выдры и другие обитатели тайги. И тогда мальчишки из Нижних Лужков, дети крестьян-охотников, и среди них Ваня Басаргин, часами наблюдали необычную рыбную ловлю, потешались над тем, как ловко действует у воды косолапый, как ворчит на ворон, прыгающих возле. Потом ребятишки сбрасывали с береговой гальки гнилую рыбу, чтобы запах от нее не относило ветром в деревню.

Они и сами ловили кету, но без жадности — ровно столько, сколько надобилось для семьи.

Порой звери забредали на огороды, и снова радость, игра — выпугивать их оттуда шумом, плясками.

А осенью вокруг Нижних Лужков ревели красавцы изюбры. Близко к себе они не подпускали, но ведь и по голосу можно представить, как выглядит каждый из них. Кто-то из детворы предложил бросить жребий — разыграть изюбрей по голосам. Ване Басаргину достался самый басистый. Он назвал его Яшкой. Три года приходил Яшка к Нижним Лужкам, на четвертый не пришел: замял изюбра царь тайги или подкараулила пуля охотника. Смолкла Яшкина песня, оставив в детской душе тревожною пустоту…

Тайга была первой жизненной школой Басаргина. Второй школой стала далекая, но от этого не менее страшная и опустошительная война с немецкими захватчиками. Ее эхо докатилось и до Приморья…

В двенадцать лет ушел с дробовиком на самостоятельный промысел Ваня Басаргин, старший парнишка в многодетной семье, кормилец ее и поилец. Поселился в поставленной еще дедом ветхой охотничьей избушке. Она покосилась от времени, плохо держала тепло, и все же в ней можно было спрятаться от холода, отдохнуть, обогреться. Чтобы скрасить одиночество, юный охотник приручил мышку-полевку. Она встречала его после блужданий по тайге, ела из рук, забиралась на ночь под рубашку. Ваня подолгу разговаривал с ней. Однажды поделился такой опаской: «Слышь, Поскребушка, набрел я нынче на медведя-шатуна. Метров на тридцать сошлись. Злой зверь, ловушки ломает. Моим дробовиком его не взять. Пришлось криком пугнуть. Ушел-то он ушел, да чует сердце, недалеко. Кабана торкнуть не может, кабы до меня не добрался, а?»