Андрей Батуев - Чудесный мир

Пошел я к леснику: мол, так и так, помоги, а он поначалу заартачился. „Пусти ты, — говорит, — малыша в лес, на что тебе эта медведица?“ — „Как, — говорю, — на что? А шкура? А мясо? Я, тогда, — говорю, — к Егору-охотнику пойду!“— „Ну, ладно, — отвечает, — идем!“

Пришли мы в лес, привязал я медвежонка на цепочку, а сами на дереве засидку из ветвей сделали и ждем. Пантелеич ружье так укрепил, чтобы удобно было сделать выстрел, когда медведица подойдет; на всякий случай взяли фонарик ручной, сидим, ждем, а жутко! Малыш на цепи рвется, скулит, а матка все окрест ходит, а подойти не решается: людей чует.

Совсем стемнело, ноги затекли, сидеть неудобно, холодно, а медведица не подходит. Только слышно, как в ближних кустах ворочается. Натерпелся я тогда и уже мысленно себя ругал, зачем затеял все это дело. Наконец луна взошла: и вдруг видим — идет! Ночью медведица еще страшнее кажется: огромная, мохнатая, а идет тихо, без звука. Подошла и давай свое дитятко лизать, а он подлез под нее и сосет, да так громко, слышно, как губами причмокивает. Начал Пантелеич выцеливать, долго ладил ружье, да вдруг как ахнул выстрел! Медвежонок подпрыгнул, перекувырнулся — и только кусты затрещали, медведей и след простыл. Я говорю: „Что ж это ты, Пантелеич, обмишурился, никак промазал?“ А он в ответ: „Не всякая пуля, попавшая в цель, убивает“, — да и прыгнул на землю. Там он что-то долго возился, должно быть, следы крови искал, а я и слезать боюсь. Наконец спустился. Цепочки — и той нет!

На другой день я с Егором-охотником ходил и нигде кровинки не нашел. Вот так-то! — заключил рассказчик. — В шляпку гвоздя попадает, а в медвежий бок — промазал!»

У костра воцарилась тишина. Было слышно, как мурлычет козодой. «Ты уж, Кузьмич, не обижайся, — сказал молодой парень, — а тут что-то не так! Не мог Пантелеич промазать, разве что руки застыли!»

Вскоре я задремал. Разбудил меня Кузьмич. Солнце уже встало, лес звенел от птичьего разноголосья. Куковала кукушка.

Возвращаться домой пришлось незнакомой дорогой, указанной Кузьмичом. Я изрядно проголодался, и когда на моем пути встретился небольшой веселенький домик, не колеблясь постучал. Дверь открыл высокий старик. Узнав, в чем дело, он радушно предложил мне зайти и кликнул дочь, чтобы она собрала на стол. «Петр Пантелеевич! — послышалось за окном. — Вам письмо!» — «Да это — тот самый лесник-снайпер!» — мелькнуло у меня в голове.

И я рассказал леснику о слышанном у костра споре. Все время, пока рассказывал, в его глазах поблескивали как бы искорки иронии. «Одну минуточку!» — попросил старик и вышел. Заинтригованный, я ждал, чувствуя, что сейчас узнаю что-то интересное. Вскоре лесник вернулся. «Посмотрите!» — протянул он мне обрывок цепочки; одно из звеньев было перерублено. Еще не понимая, но уже о чем-то смутно догадываясь, я вопросительно смотрел на лесника. Лицо его стало серьезным. «Я — охотник! И не раз стрелял в зверя, но убить мать, кормящую своего детеныша!..» — И он покачал головой. И тут я понял. Да, снайпер не промахнулся. Своей пулей он перебил цепь и спас жизнь медведице и ее медвежонку.

В конце июня установилась жаркая летняя погода, и в небольшую деревушку Наволок стали приезжать дачники. Мамы, бабушки и папы устанавливали местные контакты — где можно достать парное молоко, яйца, свежие овощи, а ребята изучали топографию местности и заводили новые знакомства. Самым популярным из «следопытов» Наволока был сын егеря — Валерик. Он знал, где летом можно найти съедобные грибы, где много земляники, когда и на что клюет рыба, а по части птичьих гнезд, жуков и бабочек был таким специалистом, что и взрослые признавали его первенство. Держался он скромно, но с достоинством. Никогда не спорил, лишнего не говорил, но все ребята его слушались. В нескольких километрах от Наволока жил его дядя — лесничий, и Валерик, к огорчению товарищей, иногда исчезал на неделю-другую к таинственному дяде. И то, что он не водил никого к нему и не рассказывал, что он делает в свои долгие отлучки, окутывало Валерика какой-то тайной. Приезжие городские ребята тоже искали его дружбы, но вдруг все изменилось.

В деревню приехали на своей машине Гера с мамой. Гере было уже пятнадцать лет. Он умел водить машину и стрелять из мелкокалиберного ружья. Держался Гера несколько свысока, часто покрикивал на товарищей, но притягательная сила ружья и машины была так велика, что в короткий срок он стал всеобщим кумиром. Один только Валерик не проявлял к Гере никакого интереса. А когда Гера ранил из ружья зайчонка и тот с громким воплем стал уходить в чащу, оставляя на траве кровавый след, Валерик пригрозил Гере, что дядя оштрафует его за браконьерство. С тех пор между мальчиками установились отношения отчужденности и неприязни.

Вскоре Валерик опять надолго ушел к дяде. Теперь прогулки сменились для мальчишек поездками на машине, стрельбой в цель, а то и по живой мишени. Когда вожаком был Валерик, обитателям леса не грозила никакая опасность. «Вот здесь гнездо дрозда, а там — дятла, — показывал юный следопыт. — Идите тихо, да не пяльте глаза, а наблюдайте украдкой, чтобы не беспокоить птицу!» — поучал он, и ребята благоговейно затихали, слушая своего предводителя. Теперь все изменилось. Гера видел в природе только то, что могло доставить ему развлечение или удовольствие. Он мог спокойно разорить гнездо, сбить палкой стройную большеглазую стрекозу, свалить машиной молоденькую березку или елочку, а мальчишки слепо подражали своему новому вожаку.

В пяти километрах от деревни расположился пионерский лагерь. Там было много интересного, но самое заманчивое — это пионерские костры-карнавалы. Вот на один такой костер и решили ехать всей компанией.

К вечеру Гера собрал ребят и заявил, что в восемь часов они выезжают в лагерь. «А как же Валерик? — вспомнили они о своем бывшем вожаке. — Надо бы и его взять!» — «Нет уж, увольте, — отрезал Гера, — нам с ним не по пути! — И, усмехнувшись, добавил: — Два генерала в одном штабе не командуют!» — «Тоже еще, нашелся генерал! — послышался голос подошедшего Валерика. — Пока вы будете на своей технике по бездорожью ползти через лес, я раньше вас доберусь!» — спокойно закончил он и, закинув удочки на плечо, пошел к реке. «Ишь ты, какой скороход, — усмехнулся Гера. — Ему уже пора топать, чтобы хоть к девяти поспеть, а он еще рыбачить пошел — пижон!»

В восемь часов Гера отдавал последние распоряжения. Места заняты, и, торжественно просигналив, машина выехала за околицу. Здесь они увидели шедшего не спеша Валерика. «А как же пионерский карнавал? — окликнул его Гера, притормаживая машину. — Эх ты, зайцелюб! — сказал он насмешливо. — Уж так и быть, лезь в машину, на этот раз прощаю! Но помни, чтоб больше штрафами мне не грозить!» — «А я тебя не простил, и дядя еще будет говорить с твоей мамой, — твердо отрезал Валерик. — На карнавал я и без тебя успею, а ты — зайцегуб! Большой вырос, а ума не вынес!!» — «Ну, ты у меня смотри!» — крикнул Гера, давая газ. Клубы дыма окутали стоявшего у дороги Валерика.