Фарли Моуэт - Кит на заклание

— Ничего страшного, — говорил он. — Может, мне еще удастся уговорить здешнее начальство дать нам вертолет. Ждите около полудня.

Мы ждали, и ждали с нетерпением, но вертолет так и не прилетел. Зато прилетел самолет на лыжах, приземлившийся в Галл-Понд. Как выяснилось впоследствии, он привез телеоператоров, но, узнав, что им придется идти до Олдриджской заводи пешком, они забрались обратно в самолет и улетели восвояси. В конце концов, кит — это всего только кит. Свои ноги дороже.

К полудню зюйд-вест набрал силу. Ждать гостей было бессмысленно; мы с Оуни сели в лодку и, с опаской поглядывая на стремительно несущиеся облака и клочья тумана, отправились в Олдриджскую заводь.

Погода была ужасная. Над почерневшим морем с воем кружили снежные вихри. Вершина холма на мысе Ричардс-Хэд скрылась в низко летящих облаках. Даже очертания близких и знакомых скал и островов едва проступали сквозь снег. Холод пробирал нас до костей. Увидев, какое волнение поднялось в бухте, я понял, что придется как можно скорее возвращаться домой.

Видимость снизилась настолько, что, войдя в бухту, мы чуть не столкнулись с китом, плававшим у самого входа в пролив, где ему даже развернуться было трудно, а уйти под воду и вовсе невозможно. Увидев, как голова его блеснула всего в каких-нибудь шести метрах от лодки, я испуганно заорал, и Оуни резко переложил руль и заглушил мотор. Лодка свернула, кит метнулся в противоположную сторону, причем волна от удара его хвоста чуть не опрокинула нас. Тут налетел снежный вихрь, а когда снег рассеялся, кита уже не было.

У меня вдруг мелькнула безумная мысль: а что, если зюйд-вест нагнал в пролив столько воды, что пленница воспользовалась приливом и вырвалась из заводи?

Вне себя от радости, я велел Оуни заводить мотор:

— Это она, Оуни! По-моему, она выбралась! Скорей, друг, скорей! Пошли в заводь.

Мотор чихнул и загудел, мы влетели в пролив, подгоняемые не столько стареньким двигателем, сколько ветром и волнами. Уровень воды в проливе был выше, чем когда-либо. Оглядевшись, я не увидел китихи и уже почти уверился в том, что она спаслась.

— Обойдем кругом заводи! — прокричал я.

Оуни положил руль на борт, и мы пошли вдоль берега, вглядываясь в снег и туман. Стоя на носу, я начал чувствовать, что ликование мое сменяется мучительным, тоскливым беспокойством. Впрочем, разобраться в своих ощущениях я не успел — мы увидели китиху.

Она медленно плыла по поверхности. Почти все тело китихи оставалось на виду, и сквозь снежную пелену ее легко было принять за одно из тех фантастических чудовищ, какими в старину украшали морские карты.

Едва ли мне удастся в точности передать или объяснить свои ощущения. Нет, я не испытывал горького разочарования. Пожалуй, даже напротив — убедившись, что китиха по-прежнему в заводи, я обрадовался. Я почувствовал облегчение. Единственное объяснение этому (и оно вовсе не делает мне чести) я вижу в том, что, сумей китиха выбраться из заводи без моей помощи, я выглядел бы просто идиотом. Или, может быть, пленница сейчас нужна была мне для того, чтобы оправдать мою ненависть к ее мучителям? Неужели мое место в обществе Теперь зависит от присутствия китихи в Олдриджской заводи? Неужто я нуждаюсь в пленнице больше, чем она во мне?

Я не нашел ответа на свои вопросы и, кажется, не очень их искал.

Что-то слишком уж долго она оставалась на поверхности... Оуни все время вел плоскодонку рядом с китихой, чтобы не потерять ее из виду. Я ужаснулся переменам, происшедшим во внешнем виде животного всего за один день. Спина китихи заострилась, под кожей с пугающей отчетливостью проступал хребет; загадочные вздутия на спине и боках значительно увеличились. В первые дни китиха производила впечатление почти сверхъестественной мощи. Это чувствовали все, даже ее враги. А теперь она скорее походила на бесформенную груду обломков кораблекрушения, плавающих на поверхности.

Китиха ничем не показала, что заметила нас; но вот она выдохнула легкое облачко пара, мгновенно унесенное ветром, и до нас донеслось отчаянное зловоние ее дыхания. Это был очень тревожный симптом.

Наконец пленница медленно, словно превозмогая себя, ушла под воду. Снег скрыл от наших глаз последние завихрения на поверхности.

Шторм набирал силу с каждой минутой, и нам уже нельзя было оставаться в заводи. Стянув потуже капюшоны, мы двинулись навстречу холодным и яростным волнам залива. Я поискал глазами Опекуна — ведь это его, конечно, мы встретили в бухте,— но кита нигде не было видно. Пряча лицо от каскадов ледяных брызг, я мельком вспомнил, как мы чуть не столкнулись у самого входа в пролив, но мне не пришло в голову, что Опекун неспроста держится в такой опасной близости к земле. Наверное, он пытается загнать в заводь побольше сельди, решил я. Возможно, так оно и было. Однако я подозреваю, что не только голод подруги заставлял Опекуна рисковать собой; видимо, он знал, насколько ухудшилось ее состояние.

В тот штормовой вечер мы с Клэр попытались отпраздновать день ее рождения, но настроение у нас было для этого самое неподходящее. Пришел наконец долгожданный ответ на нашу телеграмму Смолвуду. В несколько надменных выражениях меня извещали о том, что, хотя финвал может прожить полгода, питаясь собственными жировыми запасами, все же премьер-министр откомандировал в Бюржо некоего капитана Гансена, который нам покажет, как привлекать сельдь в заводь при помощи прожекторов. У Смолвуда не хватило честности сказать об этом прямо, но я понял, что сейнер он нам не пришлет.

Одному богу было известно, доберется ли до нас когда-нибудь Шевилл со своими коллегами. Между тем рыбаки говорили, что косяки сельди уже начали — раньше обычного — покидать район Юго-западного побережья.

Мрачные предчувствия, охватившие меня еще днем, в заводи, не давали мне покоя и за праздничным столом; вечеринка получилась, мягко говоря, невеселая. Почти беспрестанно звонил телефон, и незнакомые люди требовали от меня новых сведений об Олдриджской китихе. Наконец я не выдержал и, сняв трубку, оставил ее висеть на шнуре. Мы отправились спать.

Проснувшись в понедельник утром и поглядев на часы, я с удивлением обнаружил, что уже десять. Странно, что злосчастное дитя мистера Белла [15] Александр Белл (1847—1922) — американский ученый, изобретатель телефона. — Прим. перев. не подняло меня с постели на рассвете, подумал я, приходя в себя. И тотчас вспомнил о снятой трубке. Машинально поглядев на анемометр, я увидел, что зюйд-вест сменился норд-остом. Уныло поплелся в холодную кухню и положил трубку на рычаг. Не успел я разжечь плиту, как телефон ожил. Звонил рыбак с острова Смолс. Когда-то я оказал этому человеку небольшую услугу.