Томас Рид - Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы.

– Что же такое? – спрашивают человек двадцать одновременно, с напряженным любопытством глядя на прелестную всадницу.

– Говорят, что видели кого-то без головы... на лошади... где-то тут... Госдоди помилуй! Мы, должно быть, поблизости от этого места. Это где-то около Нуэсес, недалеко от брода, где дорога поворачивает на Рио-Гранде. Так говорили вакеро.

– Ах, так, значит, его видели какие-то вакеро?

– Да, сеньоры, их было трое, и они клянутся, что видели его.

Исидору несколько удивляет то странное спокойствие, с каким выслушали техасцы ее рассказ. Кто-то объясняет причину этого:

– Мы тоже его видели, этого всадника без головы, только издалека. А ваши вакеро близко его видели – они разобрали, что это такое?

– Святая мадонна, нет!

– А вы этого не знаете, мисс?

– Что вы, нет! Я только слышала об этом, как уже сказала. Но что оно такое, кто знает!

Некоторое время все молчат, задумавшись.

Потом плантатор продолжает расспросы:

– Вы никого не встретили в этих местах, мисс?

– Нет, встретила.

– Кого же? Не будете ли вы так добры описать...

– Женщину.

– Женщину? – повторяют несколько голосов.

– Да, сеньоры.

– Какую женщину?

– Американку.

– Американку? Здесь? Одну?

– Да.

– Кто же это?

– Кто знает!

– Вы не знаете ее? А как она выглядит?

– Как она выглядит?

– Да, как она была одета?

– В костюм для верховой езды.

– Значит, она ехала верхом?

– Да.

– Где же вы ее встретили?

– Недалеко отсюда, по ту сторону зарослей.

– В каком направлении она ехала? Там есть какое-нибудь жилище?

– Только одно хакале.

Пойндекстер поворачивается к одному из членов отряда, знающему испанский язык:

– Что такое хакале?

– Они так называют свои лачуги.

– Кому принадлежит это хакале?

– Дону Морисио, мустангеру.

Торжествующий гул раздается в толпе. После двухдневных неустанных поисков, столь же бесплодных, как и упорных, они наконец напали на след убийцы.

Те, кто сошел с лошадей, снова вскакивают в седла, готовые двинуться в путь.

– Прошу прощения, мисс Мартинес, но вы должны показать нам дорогу к этому месту.

– Мне придется сделать для этого крюк. Ну хорошо, едемте! Я провожу вас, если вы этого хотите.

В сопровождении ста всадников Исидора снова пересекает полосу зарослей.

Она останавливается на западной опушке. Между ними и Аламо простирается открытая прерия.

– Вон там,– говорит Исидора, – видите черную точку на горизонте? Это макушка кипариса. Он растет в долине Аламо. Поезжайте туда. Рядом с ним откос, по которому вы сможете спуститься с обрыва. Немного дальше вы найдете хакале, о котором я говорила.

Дальнейшие указания не требуются. Почти забыв о той, которая показала им дорогу, всадники мчатся по прерии, направляясь к кипарису.

Только один не двинулся с места: не тот, кто возглавляет отряд, но человек, который не меньше его заинтересован в происходящем, – и даже больше, когда речь зашла о женщине, которую видела Исидора. Он знает язык Исидоры так же хорошо, как свой родной.

– Скажите мне, сеньорита,–обращается он к мексиканке почти умоляющим тоном,– заметили вы лошадь, на которой ехала эта женщина?

– Конечно? Кто бы мог ее не заметить!

– Ее масть? – спрашивает он, задыхаясь от волнения.

– Крапчатый мустанг.

– Крапчатый мустанг? О Боже! – со стоном восклицает Кассий Колхаун и мчится догонять отряд.

Исидоре становится ясно, что eще одно сердце охвачено тем неугасимым пламенем, перед которым все бессильно, кроме смерти.

Быстрое и неожиданное бегство соперницы поразило Луизу Пойндекстер. Она уже готова была пришпорить Луну, но задержалась в нерешительности, ошеломленная происшедшим.

Только минуту назад, заглянув в хижину, она увидела эту женщину, которая, по-видимому, чувствовала себя там хозяйкой.

Как понять ее внезапное бегство? Чем объяснить этот взгляд, полный злобной ненависти? Почему в нем не было торжествующей уверенности, сознания своей победы?

Взгляд Исидоры не оскорбил креолку – наоборот, он внушил ей тайную радость. И, вместо того чтобы умчаться в прерию, Луиза Пойндекстер снова соскользнула с седла и вошла в хижину.

Увидев бледность мустангера, его дико блуждающие глаза, креолка на время забыла свою обиду.

– Боже мой! – воскликнула она, подбегая к постели. – Он ранен... умирает... Кто это сделал?

Единственным ответом было какое-то бессвязное бормотанье.

– Морис! Морис! Ответь мне! Ты не узнаешь меня? Луизу! Твою Луизу! Ты ведь называл меня так!

– Ах, как вы прекрасны, ангелы небес! Прекрасны... Да-да, такими вы кажетесь, когда смотришь на вас. Но не говорите, что нет подобных вам на земле; это неправда. Там много красавиц, но я знаю одну, которая еще более прекрасна, чем вы, ангелы небесные! Я говорю о красоте; доброта – это другое дело; о доброте я нe думаю – нет-нет!

– Морис, дорогой Морис, почему ты так говоришь? Ты ведь не на небесах. Ты здесь со мной – с твоей Луизой.

– Я на небесах... да, на небесах! Но я не хочу оставаться на небесах, если ее здесь нет. Это, может быть, и приятное место, но только не тогда, когда ее нет со мной. Если бы она была здесь, мне ничего больше не было бы нужно. Послушайте, ангелы, вы, что кружитесь вокруг меня! Вы прекрасны, я этого не отрицаю; но нет ни одного среди вас прекраснее ее – моего ангела! О, я знаю и дьявола, красивого дьявола. Но я мечтаю только об ангеле прерий.

– Помнишь ли ты ее имя?

Наверно, никто еще не ждал с таким волнением ответа от человека, который бредил в тяжком забытьи. Луиза наклонилась над ним и, не сводя с него глаз, вся обратилась в слух.

– Имя? Имя? Как будто кто-то из вас спросил об имени? Разве у вас есть имена? Ах, да, вспоминаю: Михаил, Гавриил, Азраил – мужские, все мужские имена. Ангелы, но не такие, как мой ангел,–она женщина. Ее зовут...

– Как?

– Луиза... Луиза... Луиза... Зачем мне скрывать, ведь вам известно все, что делается на земле. Вы, конечно, знаете ее -Луизу? Вы должны ее знать: ее нельзя не любить всем сердцем, как я... всем, всем сердцем...

Никогда еще слова любви не доставляли Луизе столько радости. Даже когда она услышала их впервые под тенью акаций, когда они были произнесены в полном сознании,– даже тогда они не были ей так дороги. О, как она была счастлива!

Снова нежные поцелуи покрыли горячий лоб больного и его запекшиеся губы. Но на этот раз над ним склонилась та, которая не могла услышать ничего, что заставило бы ее отшатнуться.

Луиза только выпрямилась; торжествуя, стояла она, прижав руку к сердцу, словно стараясь успокоить его биение. Она боялась только, чтобы эти счастливые минуты не пролетели слишком быстро.

Увы, ее опасения оправдались – на порог упала тень. Это была тень человека; через минуту сам человек уже стоял в дверях.