Генри Уильямсон - Выдра по имени Тарка

Тарка достиг верхней части запруды. Плывя в тени, выдавая себя лишь пузырьками воздуха, он оказался у корней лиственницы, в которых спал два дня во время кочевий после гибели Серомордой. Подлез под наружные корни и только стал забираться повыше, на сухую закраину, как его лизнул в голову чей-то язык и чьи-то зубы, играя, ухватили за ухо. Задвигались два янтарно-желтых глаза. Он разбудил своего сына Таркволя.

Тарка повернулся несколько раз кругом, устраиваясь поудобнее, свернулся калачиком и закрыл глаза. Таркволь ткнулся мордочкой в спину отца, принюхался. Потянулся поближе, раздувая ноздри. Обнюхал Тарку с хвоста до шеи и замер. Запах был незнакомый, он нюхал осторожно, не прикасаясь носом к шерсти. Тарка глубоко втянул воздух и выпустил его длинным вздохом. Проглотил воду, оставшуюся во рту, умостился ухом на лапе и уснул, и снова проснулся.

Таркволь стоял, подняв шерсть на загорбке дыбом, вжавшись в корни, сам неподвижный, как корень. Земля колебалась.

— Возьми! Возьми, собаченьки! Не теряйте след! Вот, вот, вот, вот! Давай! Давай! Возьми!

Выдры услышали визг гончих, которые заглядывали за обрывистый берег, боясь упасть. Уставились на тусклый просвет между корнями. Раздались гулкие шаги — кто-то прошел над самой их головой. Вода поднялась, заплеснула в убежище — это столкнули вниз Капкана. Выдры увидели его морду у входа, услышали хриплое дыхание, затем басистый рев. Остальные гончие с визгом скатились в реку за ним следом.

— Давай! Давай! Добирай!

Тарка припал к выступу корня; он знал: куда бы он ни поплыл, Капкан поплывет вслед. Таркволь, виляя всем телом и вертя головой, побежал по корневищу, волоча хвост, чтобы незаметней нырнуть, но, напуганный белым пятном снаружи, повернул обратно. Белое пятно было отражением бриджей идущего вброд человека. Вблизи гулко прозвучал мужской голос. Затем в щель между двумя корнями просунули кол, задвигали в разные стороны, едва не задев Таркволя. Снова вытащили, и белое пятно исчезло. Раздалось поскуливание Кусая.

Руки протянули терьера к входу, направили внутрь; отверстие потемнело. При виде врага, запах которого оставался на шее Тарки, Таркволь зашипел. Кусай, скуля и тявкая, пытался добраться до выдр. Но задние лапы его соскользнули, и он упал. «Плюх, плюх, плюх» — топтался пес по воде, безуспешно пытаясь взобраться обратно.

В убежище снова стало темно — руки протянули и направили внутрь другого терьера. «Тяф! тяф! тяф!» Вскоре и Зуботычина шлепнулась вниз. Собак отозвали. Тарка расслабил тело, устроился поудобнее, но Таркволь все еще был настороже. Гончие и терьеры исчезли, однако голоса людей были слышны. Они звучали тихо и монотонно, и Тарка закрыл глаза. Таркволь припал к нему. Долгое время они лежали неподвижно. Затем голоса смолкли, послышались приближающиеся шаги, остановились над ними.

От тяжелых ударов на головы и спины выдр посыпалась земля. Старший егерь колотил по верху их приюта тяжелым ломом. Таркволь шипел от страха, метался взад-вперед. Тарка скользнул в воду, вылез, опять погрузился; на поверхности торчали только нос и усы. Стук все продолжался. И Тарка не вытерпел — он перевернулся и выплыл наружу, Таркволь за ним. Выдренок увидел светлые пузырьки — дыхание Тарки, — кинулся вверх по реке и оказался один.

Через некоторое время Таркволь поднялся у берега передохнуть и услышал рев гончих. Он снова нырнул и стремительно двинулся дальше. А когда опять поднялся, чтобы набрать воздуха, понял, что ужасные звери идут за ним. Выдренок повернул обратно, увидел собачьи головы в воде от одного берега до другого, напугался и, выбравшись на сушу, помчался по лугу быстрее, чем ему приходилось бегать за всю его жизнь. Позади раздавалось атуканье, слева слышался топот коров, пустившихся вскачь от собак. Таркволь очутился у сараев, где стояли сельскохозяйственные машины, пробежал по двору и через проем в изгороди попал в огород, где старик фермер обрывал верхушки с посаженных в ряд бобов, бормоча что-то себе под нос. Таркволь проскочил так близко от него, что из беззубого рта старика выпала короткая глиняная трубка. С минуту старик приговаривал что-то, стоя на припеке. Только он наклонился поднять трубку, как сквозь изгородь с шумом пронеслась большая черно-белая собака, топча морковь и засохший на солнце лук-шалот, за ней еще три гончих, затем еще две. Через минуту в огороде было полно собак.

— А, чтоб вам!

Гончие исчезли; фермер стоял, уставившись на погубленные бобы.

Таркволь обогнул дом и выбежал во двор, распугав кур и уток. Одна из наседок, хлопая крыльями, прыгнула ему на спину и принялась клевать. Тяжелый хвост выдренка взбивал позади пыль. Он стремглав влетел в свинарник, где лежала на боку свинья, а одиннадцать поросят-сосунков тянули ее за сосцы. При виде Таркволя поросята перестали сосать, все, как один, уставились на него, все, как один, заверещали и попрятались по углам. Свинья, слишком жирная, чтобы быстро подняться, пыталась укусить выдренка, когда тот, виляя всем телом, метался от одной стены к другой. Ужасный многоголосый рев звучал совсем рядом, а Таркволь все еще бегал по свинарнику в поисках лазейки. Свинья, не переставая хрюкать, встала, наконец, на ноги-обрубки и понесла свои колышащиеся телеса к дверям, разинув зловонную пасть, чтобы укусить только что вбежавшего Капкана. Визжа от ярости, хлопая щетинистыми грязными ушами, она выгнала выжлеца из свинарника, погналась за ним по двору и распугала всех остальных гончих. Таркволь выскочил за свиньей. Он успел выгадать какое-то время, прежде чем гончие снова натекли на след. Ярдов двести он пробежал по лугу, затем повернул, пролез сквозь живую изгородь из боярышника, взобрался на железнодорожную насыпь и двинулся вверх по холму. Он проделал около трех миль, укрываясь под деревьями и увешанным сухими стручками утесником. Иногда он жалобно пищал.

Собаки оставили людей далеко позади. Под конец вся стая, кроме отбившейся Бедолаги, пригнала выдренка обратно к железной дороге; он забрался в боярышник, сжался в комок. В кустах громким, скрипучим голосом «чекала» и трещала какая-то птица, с клювом, похожим на загнутый гвоздь. Это был сорокопут-жулан. Таркволь оказался возле его кладовой: на шипах боярышника были наколоты шмели, кузнечики и мыши-малютки. Мыши уже сдохли, но шмели все еще шевелились.

Таркволь выбежал из кустов за миг до того, как морда Данника ткнулась туда, где он только что прятался, но гончие перепрыгнули через низкую живую изгородь и догнали его — он не мог далеко уйти на коротких усталых ножках. Капкан схватил выдренка, встряхнул и подбросил в воздух. Таркволь тут же вскочил, ляская зубами и извиваясь, а собаки кусали его за бока и спину, дробили череп, ломали ребра, лапы и хвост. На ковре из золотистой кульбабы — этих маленьких подсолнечников наших лугов — собаки подкидывали Таркволя и снова роняли на землю, топтали, швыряли, грызли, рвали на части. Яростному рычанию терзающих жертву собак вторили пронзительные клики охотников, торжествующих победу. Таркволь сражался с с ними, пока ему не выбили глаза и не размозжили челюсть.