Ян Линдблат - Белый тапир и другие ручные животные

Однажды, когда мы прогуливались по лугу, я заметил, как на опушке промелькнул четвертый лисенок. Окруженный веселой троицей, я осторожно направился в ту сторону. Внезапно картина нашего взаимного доверия омрачилась — так дождевая туча гасит сияние солнечного дня. «Четвертый» хрипло тявкнул, и это тявканье явно было сигналом тревоги, потому что троица разом окаменела. Все оставалось по-прежнему — луг, трава, порхающие бабочки, — и однако же произошла какая-то перемена. Лисята затрусили к незримому сигнальщику, оставив меня одного. Я окликнул их. Микаэла, с неизменно веселой мордочкой, двинулась было обратно, но на полпути между опушкой и человеком снова услышала крик дичка. Она резко остановилась, посмотрела на меня, зевнула — типичное поведение лисы в затруднительном положении — и направилась к лесу, сулящему надежное укрытие. От меня исходила опасность. Только что все трое относились ко мне с трогательным доверием, но вот им недвусмысленно, на лисьем языке сообщили, что люди вроде меня опасны. Что ж, то была истинная правда. И они сделали еще один шаг к полной независимости, подразумевающей, в частности, спасительный страх перед человеком. Именно об этом я мечтал, но уж очень быстро все произошло, до боли быстро. Словно меня обманули, предали. Естественная человеческая реакция…

С того дня я видел лисят только издали. Скажем, когда вечером на часок-другой устраивался на большом валуне возле луга. «Зов добрей» оказался чистейшей реальностью.

Главная трудность с прирученными дикими животными заключается в том, чтобы вернуть их в естественную среду. Не должно быть никакого доверия к человеку. Это прежде всего относится к лисам, барсукам и другим хищникам, в том числе к хищным птицам. Хищники — они ведь занимаются хищением. У кого? Разумеется, у охотника, ведь на его долю остается меньше зайцев и пернатой дичи. Правда, в Швеции охота как источник существования утратила экономическое значение, и остается тешить себя надеждой, что застарелая ненависть к хищникам исчезнет, уступив место разумному взгляду на природу как на великое единство, где все определяет сыгранность и равновесие. Человек — желанный гость в этом мире только как зритель, причем осторожный.

Время от времени Каменный остров становился приготовительным классом для осиротевших лисят, и следить за ними всегда было интересно. Все они развивались по одной наследственной программе с небольшими отклонениями. Так, у всех я наблюдал типичный лисий прыжок при охоте на мелких грызунов. Подскочат высоко в воздух и приземляются на передние лапы там, где прячется во мху или траве бедная полевка. Но это лишь одна из множества наследственных черт поведения, которыми наделена лиса наряду с собственной сметкой.

А теперь расскажу об очаровательнейшей лисичке, которая заметно отличалась от других. Когда я впервые познакомился с ней, она была уже почти взрослая, и ее обаяние оценил даже мой пудель Фигаро, к тому времени достигший почтенного возраста — ему исполнилось двенадцать лет. К бузотерам с малого островка и их преемникам он относился сдержанно; правда, они сторонились жилья на Каменном острове, да и Фигаро не уходил далеко от дома.

Очаровательная лисичка выросла в Эребру, в семье любителей животных, которые со временем оказались перед лицом неизбежной проблемы: как быть, когда лису начинает тянуть на волю, когда ей из-за врожденной непоседливости и потребности в движении становится тесно в городской квартирке? Случайно эти люди прослышали обо мне, и лисичка попала на Каменный остров. В «своей» семье она была совершенно ручной, к нам же, естественно, отнеслась с некоторой опаской. Других лис, кроме нее, на острове тогда не было, так что она ушла от нас не по той причине, по которой раньше ушла троица. Боюсь, она еще долго сохраняла расположение к людям. Во всяком случае, в следующую зиму к нашим соседям время от времени наведывалась какая-то бесстрашная, даже нахальная лиса, скорое всего наша. Она — или ее потомки — и теперь еще, бывает, поселяются на зиму под одним из домов, где она поздней осенью выкопала нору, но летом мы ее совсем не видим. Не иначе, убедилась — и, возможно, это был горький урок, — что люди народ ненадежный, от них добра не жди. И хорошо, что убедилась.

Двенадцать лет для собаки преклонный возраст, и Фигаро уже два года вел предельно спокойный образ жизни. Любил поваляться на солнце, перебирался в тень, если становилось чересчур жарко, порядка ради лаял на людей, сходивших на остров, и соблюдал такую строгую диету, что мы просто поражались. Если миска содержала не то, чего бы ему хотелось в данный момент, он презрительно фыркал и снова валился на землю.

Но любовь всесильна, и, когда Амур направил свою стрелу в сердце Фигаро, картина изменилась. Да как!

В один прекрасный день, пробудившись от пополуденной дремоты и приподняв веки, наш престарелый пес узрел перед собой похожее на собаку существо — женского пола, если ему не изменяла память. Он поднял голову, моргнул раз-другой и окончательно очнулся. Пресный, бесцветный мир вдруг обрел яркие краски! Фигаро поднялся. Легко, как в молодые годы. Хвост пистолетом, гордая осанка, легкая походка — молодцом! Нисколько не хуже, да что там, лучше, чем в ту далекую пору, когда он получил приз на собачьей выставке. Глаза Фигаро заблестели, и он приступил к ухаживанию, громко сопя и свесив восхитительный красный язык. Однако дама оказалась из спесивых. Аккуратно перебирая ножками, она принялась описывать петли вокруг деревьев и камней и увела пылкого кавалера в гущу леса, куда он давно перестал заходить. Через некоторое время они вернулись, лисичка съела приготовленный для нее корм, заодно очистила миску Фигаро, а затем танцующей походкой удалилась в лес. Только в сумерках к нам возвратился совершенно обессиленный старый пес. И поразил нас тем, что, совсем как в молодости, зазвенел миской, требуя добавки. Как он ел… И как пил!

На другое утро Фигаро лежал словно в летаргическом сне. Мы всполошились, но, когда он лихо очистил свою миску, поняли, что все в порядке. После обеда он опять погрузился в глубокий сон, однако стоило на горизонте показаться его ослепительно-рыжей даме сердца, и тотчас Фигаро снова превратился в рыцаря и кавалера.

Бывало, наблюдаешь птиц где-нибудь на острове — из-за деревьев появляется пара: он пылкий, полный надежд, она польщенная, но неприступная. И задолго до их появления было слышно шумное сопение: нелегко давался Фигаро непривычный моцион! Наскучив ухаживанием, красавица играючи вскакивала на высокий камень. Сидят оба и дышат с открытой пастью, и восхищенный взгляд Фигаро пожирает восседающий на пьедестале предмет его запоздалой страсти.