Жак-Ив Кусто - Могучий властелин морей

Быть может, настала пора составить моральный кодекс, определяющий наши взаимоотношения с крупными млекопитающими на море и на суше. Мы всем сердцем мечтаем, чтобы такой кодекс появился.

Если нашей цивилизации суждено распространиться и в подводном царстве, пусть она придет туда под знаком уважения – уважения ко всем формам жизни.

Китобойный промысел зародился в стародавние времена. Для людей в деревянных лодчонках, вооруженных только примитивными гарпунами, кит, конечно же, был грозным врагом. Но если вспомнить, как в палеолите человек выходил на мамонта с кремневым оружием, то нет ничего удивительного в том, что его потомки отважились схватиться с крупными китообразными. И еще можно напомнить: как бы способы промысла со временем ни менялись и ни совершенствовались (об этом – дальше), главное оружие, с которым человек выходил на кита, из века в век по сути оставалось неизменным – ручной гарпун или копье.

Первые достоверные сведения о способах и размахе китобойного промысла относятся к средним векам. Впрочем, если верить написанной в V веке «Истории» Оросиуса, где, в частности, приводятся сведения об арктических плаваниях норманнского вождя Оттара, норвежцы били китов еще во времена Римской империи.

Во всяком случае, известно, что баски вели китобойный промысел ранее XII века, по некоторым данным – уже в девятом. Чтобы пустить в ход копья и гарпуны, им, как и всяким китобоям, надо было возможно ближе подходить к добыче. Правда, у них было одно преимущество: каждый год мимо их берегов проходили мигрирующие южные киты Eubalaena glacialis (баски называли их Sardako Balaena ), а этот вид представлял собой идеальную добычу. Гладкие киты считаются более робкими, слабыми, медлительными, чем другие семейства, на них было относительно безопасно охотиться с примитивным оружием той поры и на легких суденышках. И еще одна особенность – убитый гладкий кит не тонет. Это позволяло баскам буксировать добычу на мелководье, а то и к самому берегу.

Гладкий кит принес баскам богатство. Мясо шло в пищу, жир переплавляли и сбывали в странах Европы как основное горючее для светильников.

Отвага баскских китобоев была так велика, и охотились они так искусно, что вскоре в Бискайском заливе почти совсем перевелись киты. (В наши дни их там вовсе не осталось.) Тогда стали строить суда побольше и выходить за добычей в Атлантику. Китобои забирались все дальше на север, сквозь штормы и мимо грозных айсбергов пробивались в чужие страны – Исландию и Гренландию. Они доходили даже до нынешнего Ньюфаундленда, открыв берега Северной Америки раньше Колумба. (На Ньюфаундленде найден могильный камень с баскской надписью, датируемой концом XIV века.)

В XVI веке в гренладских водах промысел велся так рьяно, что через 100 лет и там не осталось гладких китов.

Китовый жир побуждал басков идти на утлых судах навстречу неведомым опасностям Северной Атлантики, и они же разработали технику разделки туш и выварки жира на борту. Большая заслуга тут, очевидно, принадлежит моряку Сопите из Сен-Жан-де-Люса: он сконструировал необходимую для этого процесса печь. До тех пор переработка добычи происходила на берегу, а голландцы продолжали до конца XVII века доставлять в порт непереработанный жир в бочках.

О других народах, которые наряду с басками могут считаться зачинателями китобойного промысла, нам мало известно. Во всяком случае, баски были не одни: в Скандинавии пользовались табуретками из китовых позвонков, а в Гренландии недавно обнаружены древние эскимосские поселения с жилищами из костей кита. Конечно, кости могли принадлежать китам, которые погибли, застряв на мели. И все же нет сомнения, что древние эскимосы занимались охотой на кита. Подходя к животному вплотную на каяках из шкур, они поражали его копьями, причем метили в легкие. А чтобы раненый зверь не нырнул и не утонул, они привязывали к копьям поплавки – бурдюки из тюленьей кожи.

В начале XVIII века англичане, голландцы, датчане с участием басков снаряжали китобойные суда, которые вели обширный промысел у Шпицбергена. Об ограниченности природных ресурсов у них было столь же мало понятия, как у первобытного человека. Или как у китобоев XIX и XX веков. Они охотились со знанием дела, охотились беспощадно, помышляя лишь об одном: забить возможно больше китов, чтобы поскорее нажиться. Их ничуть не волновало, что это неизбежно отразится на приросте стада, а то и вовсе его остановит, что через несколько лет богатые угодья у Шпицбергена могут опустеть. В итоге история повторилась: киты и здесь исчезли.

Французы, а еще больше норвежцы тоже занимались в это время китобойным промыслом, но не так усердно. В конце столетия, при Луи XVI, у Франции было всего 40 китобойных судов.

У японцев было то же преимущество, что и у басков, — мигрирующие киты проходили у берегов Японии. К концу XVII века японцы разработали новый способ охоты, они ловили китов сетью – огромной сетью с поплавками из пустых бочек.

Для этого требовалось одновременно три десятка лодок: одни окружали животное, другие заводили сеть. Пойманного кита добивали копьями и гарпунами, пока не представлялась возможность без опасности для жизни забраться на голову жертвы и прикрепить конец для буксировки.

Не менее кипучую деятельность развили голландцы. В XVIII веке на промысел ходило 400 голландских судов, 20 тысяч моряков. Они работали преимущественно в проливе Девиса между Гренландией и Баффиновой Землей. Их примеру последовали англичане: в 1750 году в этом районе промышляло 20 английских судов, в 1788 году – 252. И снова та же история: киты перевелись.

В это время мореплаватели Новой Англии обнаружили, что у восточных берегов Северной Америки видимо-невидимо китов. После гражданской войны Соединенные Штаты обзавелись китобойными судами, и этот флот развил промысел кашалотов, который вписал в историю американской экономики главу легендарную, главу яркую, но и скорбную.

Стадо гладких китов в американских водах быстро поредело, тогда американцы стали бороздить моря, охотясь за кашалотами. Огромный, сильный кашалот был куда более грозным противником; о его дьявольской свирепости и сообразительности, о незадачливых китобоях, ставших его жертвами, рассказывали страшные истории.

Гарпун, копье, секач и другое снаряжение

До XVIII века китобои не решались помериться силами с этим грозным чудовищем. Но Америке требовалось все больше китового жира; возросший спрос если не оправдывал, то во всяком случае поощрял риск. Содержащийся в огромной голове кашалота спермацет ценился высоко, а каждый кит давал до тонны этого товара, который лег в основу не одного из великих состояний Америки.