Жак-Ив Кусто - «Калипсо» и кораллы

Относительно малая подвижность водной среды глубже десяти метров позволяет кораллам развиваться как на наружной, так и на внутренней стороне рифа, и возникают хрупкие и нежные конструкции, которые вне воды были бы невозможны. На воздухе они попросту на выдержали бы собственного веса. Но и на больших глубинах коралл не может жить. Его существование связано с одноклеточными водорослями, с которыми он живет в симбиозе, а им для фотосинтеза нужен свет. Эти водоросли, поселяющиеся в ткани полипов, называются зооксантелла.

Американские исследователи обнаружили в мадрепорах еще один растительный элемент — зеленые нити в порах скелета. Примечательно, что, если сложить упомянутые выше водоросли и «зеленые нити», в кораллах растительной протоплазмы в три раза больше, чем животной…

Необычайное разнообразие мира коралла обусловлено тем, что многие другие организмы живут, что называется, бок о бок с коралловыми полипами и участвуют в образовании рифа. Например, такие, как миллепора и стиластерина, тоже принимающие ветвистые формы и выделяющие вещество для наружного скелета. Какие только представители органического мира ни придают дополнительные оттенки подводным тропическим джунглям. Тут и червь из класса многощетинковых, родня земляного червя (которого называют ёршиком, потому что он венчается пушистым веером, служащим для ловли крохотных организмов), тут и моллюски, вроде огромной тридакны, тут и всевозможные зеленые и розовые водоросли, как бы цементирующие прикрепленную фауну, тут и заросли ядовитых морских анемон…

Посмотришь на это богатство форм мира, столь далекого от нашего собственного, и начинаешь осознавать, что кораллы играют немалую роль в жизни всей нашей планеты, куда большую, чем принято считать. Если на то пошло, кораллы распространены на площади, в двадцать раз превосходящей площадь Европы, в двадцать пять раз — площадь США. Право, мы не можем позволить себе пренебречь этим миром!

Вечером, в начале восьмого, я распорядился спустить на воду «ныряющее блюдце». На глубине от двадцати пяти до пятидесяти метров мы при свете прожекторов снимали морские веера и плавающих между ними рыб. От пятидесяти до ста метров вееров уже не было, над песчаным грунтом возвышались кораллы. От ста до ста двадцати пяти метров мы погружались вдоль крутой Стенки, здесь коралловые образования были куда мельче. На глубине ста двадцати пяти метров начинался вертикальный обрыв. По краю его что-то шевелилось как будто темно-красные ожившие заросли. Оказалось, что?то морские звезды, точнее — змеехвостки. У них совсем маленькое тело, но когда они вытянут свои длинные лучи, немудрено спутать их с кустом, имеющим метр-два в поперечнике, тем более, если лучи ветвятся. Один на редкость терпеливый человек насчитал у такой амеехвостки-офиуры больше восьмидесяти тысяч ветвей!

На глубине ста сорока метров нам встретилась узкая полка. Сто шестьдесят метров — многолучевые губки, над которыми беспорядочно мечется стайка крохотных ракообразных.

Обрыв кончился на глубине двухсот десяти метров. Дальше лежали груды валунов, простирался песок и ил, испещренный морскими ежами спатангус.

Двести тридцать метров — сильное западное течение. Мы сбросили балласт-и пошли к поверхности.

Двадцать пятое и двадцать шестое апреля мы провели у острова Ассампшен.

Прежде чем бросить якорь, я отправил на лодке ребят, которые тотчас доложили по радио: «Ю-ю не видно. Зато есть много других груперов. Дно примерно как и прежде.

В восемь утра мы бросили якорь в идеальном для подводных исследований месте, с глубинами от восьми до пятидесяти метров.

Ю-ю — групер, который под именем Улисса пользовался таким успехом в моем фильме „Мир тишины“. Во фонтанах огня и дыма, так хорошо вам знакомых по кино. Просто словом „вулканчик“, за неимением лучшего, я назвал явление, впервые виденное мной очень, давно.

На некоторых грунтах можно видеть бугорки, из которых время от времени извергаются струйки „дыма“, то бишь песка. Виновник извержения — организм, живущий внутри бугорка. Это мне было ясно. Но нам еще никогда не удавалось увидеть это животное и, тем более, изловить его.

В 1955 году на „Калипсо“ работал мой хороший друг, американец Луис Мерден, прекрасный фотограф и аквалангист. Он задумал запечатлеть извержение на пленке, но оказалось, что это не так-то просто: стоило ему нацелить камеру на один бугорок, как непременно извергался другой. Это повторялось так долго, что уже стало похоже на какой-нибудь чаплинский фильм. Тогда я сделал Луису знак, что попытаюсь ему помочь. Прицелился указательным пальцем в песчаный бугорок, пробурчал что-то в мундштук — и „вулканчик“ выбросил струю песка.

Мерден опешил. Он допытывался от меня, как я это сделал. Я говорил, что знаю секретный способ. Он даже рассердился на меня за то, что я не хочу открыть секрет! И не поверил, когда я поклялся, что речь шла о чистейшем совпадении…

И вот теперь я решил во что бы то ни стало решить загадку „вулканчиков“. Сначала Фалько и Бонничи засняли несколько извержений, потом они впрыснули в один бугорок усыпляющий раствор МС-222 и приступили к раскопкам. И вскоре поднялись на поверхность торжествующие, с уловом: маленьким представителем ракообразных, окрашенным в песчаный цвет.

Мы сняли это существо крупным планом и поместили в аквариум, в котором прежде наблюдали угрей гетероконгеров. На наших глазах узник, действуя лапками, как лопатами, принялся сооружать из песка бугорок. Удивительное, необычное зрелище… К сожалению, ночью, во время сильной качки, наш пленник выскользнул из аквариума, и мы не смогли его разыскать.

Фалько и Бонничи целый день раскапывали курганчики, прежде чем отыскали одного „строителя“, В фильме весь эпизод занимает несколько минут.

Фредерик Дюма помогал Омеру и Сумиану подкармливать рыб района Ассампшена; вместе они разбросали несколько фунтов мелко нарубленной рыбы и мяса. В итоге наши аквалангисты стали чрезвычайно популярными среди крупных обитателей кораллового рифа. Два здоровенных угря подплыли к Дюма и ели у него из рук; он был очень доволен.

На глубине от семи до пятнадцати метров Мишель Делуар обнаружил целую колонию гетероконгеров. Ему удалось снять превосходные кадры.

Фалько и Бонничи, как обычно, занимались отловом образцов с применением снотворного „кинальдин“, рассчитанного как раз на небольших холоднокровных животных. Улов помещали в шаровидные плексигласовые аквариумы, однако здешние груперы не стали играть в футбол нашими шарами, как это делали участники фильма „Мир без солнца“.

Работая к северу от Ассампшена, мы применяли скутеры, и они превращали наши подводные рейды в сплошное удовольствие. Это во многом было похоже на верховую прогулку. Мы спокойно могли осмотреться, наблюдать все окружающее, примечать, как меняется подводный пейзаж, любоваться разнообразием организмов, которое так выгодно отличает подводный мир от наземного. Я обратил внимание на явное преобладание акропор, или „морских вееров“, на грунте и на плавающих впереди меня сине-желтых рыб-бабочек (щетинозубов), которые замедляли ход, когда я шел медленнее, и ускоряли его, когда я прибавлял скорость. Несколько минут я наблюдал большую морскую анемону — расправив все свои щупальца, она искала жертву в окружающей воде. Положил руку на раковину тридакны — она тотчас же с отчетливо слышным щелчком захлопнулась. Любовался морскими червями, столь разительно отличающимися от своих невзрачных наземных собратьев. Особенно бросаются в глаза уже упомянутые мной спирографы — этакий твердый стебель, увенчанный разноцветным венчиком. Я словно очутился в волшебном саду из „Аравийских ночей“.