Андрей Куприянов - Арабески ботаники. Книга вторая: Томские корни

Не всегда мнения П. Н. Крылова совпадали с мнением С. И. Коржинского. Так, они не смогли найти взаимопонимания в вопросе взаимоотношения леса и степи. Коржинский считал, что распределение леса и степи в лесостепной зоне не зависит непосредственно ни от климата, ни от топографического характера местности, ни от природы и свойств субстрата, но только от условий и хода взаимной борьбы за существование между лесом и степью. Лесная формация, как считал Коржинский, более сильная и поэтому происходит надвигание леса на степь. Крылов это мнение не поддерживал. Он считал, что граница между степью и лесом устанавливается в результате климатических особенностей. Тем не менее он высоко ценил его работы по сингенезу в лесных формациях, смене лесных пород. В примечании своей работы «Липа на предгорьях Кузнецкого Алатау» он пишет: «Вопрос о смене одних древесных пород другими, в силу лишь особых жизненных свойств их прекрасно разработан Коржинским в его работах…»

С 1 июня 1888 года Коржинский назначен профессором в только что организованном Томском университете. Он спешит, будто предчувствует, что жизнь ему оставила только 12 лет, чтобы выполнить все остальные ботанические свершения.

Альдровандия пузырчатая — Aldrovandia vesiculosa L .

Первая лекция для студентов-первокурсников должна быть такой, чтобы запомнилась на всю жизнь. Чтобы уже не студент, а взрослый специалист, вспоминая ее, восклицал: «Как сейчас помню, первую лекцию нам читал…».

О чем эта лекция должна быть? Конечно же, о жизни.

1 сентября первую вступительную лекцию при открытии преподавания в Императорском Томском университете было поручено прочитать С. И. Коржинскому, и было молодому профессору всего 27 лет. Лекция называлась «Что такое жизнь».

— Вопрос о жизни есть коренной вопрос биологических и медицинских наук, — говорил молодой профессор. — Это есть азбука и вместе с тем конечная цель, альфа и омега биологии. Вы пришли сюда изучать жизнь — пусть же первое слово, которое вы услышите в этих стенах, будет слово о жизни.

Императорский Томский университет в день его открытия

Выбор лекции непростой, поскольку происхождение жизни можно толковать как с точки зрения теологии, так и биологии. Коржинский не был исключением, как и большинство населения России, он был верующим человеком.

В начале лекции Коржинский подробно останавливается на функциональном понятии жизни и переходит к вопросу первичного зарождения ее. Заканчивая этот раздел лекции, он говорит о единстве организмов и окружающей среды, вне которых жизнь невозможна.

Далее он вступает на твердую биологическую почву и подробно останавливается на отличии «животной» и «растительной» жизни. Он невольно высказывает свое отношение к науке и способам решения научных задач.

— Таким образом, два орудия мысли находятся у человечества — факт и гипотеза; два направления — эмпиризм и философия. Представьте себе, — говорил он, — что на берегу реки ночью стоят два человека. Они хотят узнать, что за рекой, и вот один из них вперяет свой взор вдаль и из темных неясных очертаний отдаленных предметов стремится составить себе понятие о том, что происходит на другом берегу. В это время другой начинает собирать материал, чтобы построить мост и тогда рассмотреть все вблизи. Так поступает философ и эмпирик. Их направления совершенно различны. Философ часто смотрит свысока на эмпирика, не видя большой пользы от его работы; а эмпирик подчас считает философию праздным измышлением. Но оба направления ведут к одной цели, хотя и разными путями; они сойдутся, хотя, быть может, в отдаленном будущем.

Здесь он уже на подсознательном уровне разделяет себя и П. Н. Крылова. Поскольку сам он был философом ботаники, его мысль убегала далеко вперед от фактов, плутала среди неясных предположений и оформлялась в форме идей. Крылов же собирал факты, маленькие, скромные, когда же их накапливалось достаточно, он высказывал суждение, например, о флористическом районировании, зональности, реликтовости, и эти суждения становились законом.

— Факты есть основа науки, — продолжал Коржинский, — они лежат в основе и каждой гипотезы. Факты — это золото, которое лежит сосчитанное и рассортированное в кладовых банка. Теория и Гипотеза — это кредитные бумаги, которые пускаются в обращение и которые имеют цену, сообразную с количеством звонкой монеты, которому они соответствуют. Факты имеют значение абсолютное, теории и гипотезы — лишь относительное. Однако одни факты еще не составляют науки. Грубый эмпиризм не может удовлетворить запросов ума. Работа ученого не может состоять только из собирания фактов. Для него необходимо время от времени возвышаться над фактами, осматривать их с высоты птичьего полета, стремясь уловить внутреннюю связь явлений, восполняя пробелы воображением, намечая пути новых исследований. Если рассматривать вблизи какую‑нибудь картину, то мы увидим лишь мазки кисти и грубые очертания. Чтобы уловить идею картины, постичь ее красоту, надо отойти на некоторое расстояние. Факты есть строительный материал, теория — план будущего здания. Во время построй киплан может много раз меняться, строительный материал идет в дело так или иначе, но без плана невозможно вывести здания. Так и без теории не может существовать наука.

В этой довольно объемной цитате из лекции Коржинского сконцентрировано его отношениеи к фактам и к построению теорий. Думаю, что и сейчас эти рассуждения остаются актуальными поскольку миром правят идеи, которые либо реализуются, подкрепленные фактами, либо отметаются, если факты не подтверждают их правильность.

Далее он останавливается на критике Vita vitalis — жизненной силы, и здесь он не удерживается в рамках фактов и предлагает вместо нее понятие «жизненной энергии», пытаясь доказать, что жизненная энергия «не есть отрицание законов физики и химии». Замена «жизненной силы» на «жизненную энергию» материалистов не удовлетворила, и в дальнейшем К. А. Тимирязев резко критиковал эту часть лекции Коржинского. Да и сам он понимал, что его «жизненная энергия» — не совсем удачное определение для жизни, поэтому он говорит о том, что «ученому приходится убеждаться, что нет мнений совершенно ошибочных, как нет и абсолютно истинных».

Лекция прошла блестяще, хотя не обошлось без курьеза, который описывают Г. Д. Бердышев и В. Н. Сипливинский. Перед торжественной публичной лекцией, чтобы унять волнение, С. И. Коржинский играл с товарищем в кубарь — волчок, который подгоняется маленьким кнутиком. Товарищ напоминает Сергею Ивановичу, что пора одеваться, тем более, что костюм, только что принесенный портным, еще не примерен. Увлекшись, Сергей Иванович стремился сравняться в искусстве игры со своим партнером. На счастье, кубарь разлетелся пополам. Сергей Иванович бросился одеваться, но жилетка оказалась слишком узкой, и костюм не застегивался. Пришлось молодого профессора затянуть полотенцем, как корсетом, и зашить его. К концу лекции Коржинский стал задыхаться и сильно побледнел. «Как он волнуется!» — говорили слушатели, а тем временем огромным усилием воли он благополучно закончил лекцию.