Джеральд Даррелл - Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой

На мелководье охотились аисты. Время от времени то одна, то другая парочка поворачивалась друг к другу, закидывала назад головы и начинала щелкать красными клювами, издавая звуки, напоминавшие ружейную перестрелку лилипутской армии. Процеживая богатый планктоном ил лопатообразными, похожими на деформированные ракетки для пинг-понга клювами, степенно вышагивали белоснежные колпицы. Словно гигантские розовые лепестки, неподалеку бродили фламинго, издавая неприятные хрюкающие звуки, так не сочетавшиеся с их изысканной внешностью. Попадались желтые цапли светло-карамельного цвета, с черно-голубыми клювами и ярко-розовыми (в брачный сезон) ногами. Неброско одетые выпи, похожие на мрачных управляющих банков, обнаруживших превышение кредита, соседствовали в камышовых зарослях с разбойничьего вида кваквами с зоркими красными глазами, черными спинами и черными шапочками на головах, украшенными забавными белыми свисающими хохолками. Рядом расположились рыжие цапли с извивающимися змееподобными телами и длинными, каштанового цвета шеями; их резкие крики напоминали выступления рок-группы «Юрайя Хип». Попадались и другие виды болотных птиц: смешно ковылявшие в тине кулики, напоминающие впервые надевших высокие каблуки школьниц; травники и улиты большие; чернокрылые ходулочники с растущими как у очаровательных длинноногих американок, словно из подмышек, ногами.

И наконец эталон красоты — шилоклювка, грациозно скользящая на своих иссиня-черных ногах, в черно-белом одеянии, созданном, несомненно, одним из фешенебельных парижских домов моделей, с аристократически загнутым кверху кончиком носа, который она изредка окунает в воду и изящно раскачивает из стороны в сторону наподобие метронома. По краям болот из вырытых в земле гнезд выпархивали отливающие на солнце сине-зеленым щурки; а среди стоявших группами, словно сбившиеся в кучу мохнатые зеленые зонты, сосен гнездились подобные сияющим звездам на изумрудном небосклоне египетские цапли.

Вокруг кипела такая бурная жизнь, что мы растерялись, не зная, с чего начать. Легкие заигрывания и серьезные ухаживания; добывание корма и ссоры, доходящие до драк; полеты в поднебесье и приводнения в тучах брызг. Даже находясь в засаде, вы постоянно отвлекались — то паук-волк с похожими на драгоценные камни глазами заманивал в свои сети поденку, то куколка превращалась в бабочку. В камышовых зарослях, со всех сторон обступавших укрытие и заполонивших дренажные рвы, обосновались блестящие, словно покрытые эмалью, упитанные цветастые лягушки, за которыми охотились змеи. На каждом из узких, мечеподобных листьев тростника маленькими черными печатками проступали очертания древесных лягушек. Стоило осторожно перевернуть лист — и прямо перед вами, плотно приклеившись к нижней его стороне, сидел изумрудно-зеленый, влажный и липкий, как конфетка, крошечный пучеглазый лягушонок.

Трудности съемок заключались в том, что сценарий по ходу дела приходилось постоянно перекраивать. Например, я хотел показать бобров, обитающих, по весьма распространенному мнению, лишь в Канаде, а в Европе совсем не встречающихся. Но ограниченность съемочного времени не позволила нам этого сделать. Пришлось заменить бобров более доступными нутриями.

Начну с того, что нутрии тоже не исконные европейцы. У себя на родине, в Южной Америке, нутрия так же, как и норка, была сельскохозяйственным вредителем; ее вывезли в Европу для разведения в неволе из-за красивого меха. Как всегда происходит в таких случаях, несколько экземпляров благополучно удрали и, найдя европейские реки вполне для себя подходящими, обосновались и начали отчаянно плодиться. Новое местожительство стало для них настоящим раем: здесь у нутрий не нашлось естественных врагов, которые могли бы регулировать их популяцию. А так как нутрии довольно крупные зверьки (вес взрослого самца достигает двадцати семи фунтов), то они стали подлинным стихийным бедствием: роя норы по берегам рек и каналов, они вызывали эрозию и паводки.

При близком знакомстве нутрии оказались забавными и довольно симпатичными созданиями. Живут они по берегам прорытых в низинах небольших каналов, ширина которых редко достигает тридцати футов, глубина же всего два-три фута. Скорость течения здесь невелика, вода хорошо прогревается солнцем, а обилие сочной зеленой растительности по берегам делает их идеальным местом обитания для этих исполинских грызунов. Вдоль каналов росли тамарисковые деревья с неопрятными шапками бледных грязно-розовых цветков; яркими пятнами выделялись группы желтых ирисов, издали напоминающих огромные куски сливочного масла. Мимо нас близко к земле проносились ласточки, собирая богатый урожай насекомых над лугами клевера, маргариток и вероники. Огромные бабочки-парусники в черно-желтую тигровую полоску, словно оторвавшиеся от стеблей цветки, порхали в ярком солнечном свете над зарослями камыша и цветочными склонами. Верной приметой того, что мы попали в царство нутрий, был их помет, который в огромных количествах медленно плыл в каналах и усеивал все берега в округе. Помет нутрий имеет ряд характерных особенностей: формой и цветом он напоминает короткие, закругленные сигары двух с половиной дюймов в длину, рифленные со всех сторон, вроде надкрыльев некоторых видов жуков.

По пути нам часто приходилось перебираться с одного берега канала на другой, пользуясь для этого довольно ненадежными приспособлениями — гнилыми бревнами или беспорядочно набросанными досками. Чтобы не упасть и не уронить дорогостоящую кино— и звукоаппаратуру, мы постоянно подстраховывали друг друга и сильно шумели. Поэтому, когда мы прибыли на место, нутрий, как следовало ожидать, и след простыл.

— Черт бы их побрал, — не выдержал Джонатан. — Что же теперь делать?

— Ждать, — коротко ответил я.

— Но мы теряем драгоценное время, — пожаловался Джонатан.

— Ты же снимаешь диких животных, дорогуша, — уже в который раз пытался втолковать я, — а не кинозвезд. Животным наплевать на твои проблемы.

— А как же Лесси и Рин-Тин-Тин? — возразил он.

— Плоды гнилого голливудского воспитания, — нашелся я. — Постарайся лучше отвлечься. Посмотри, какой оригинальной формы испражнения.

— Не могу же я посвятить этому всю получасовую программу, — вполне резонно заметил Джонатан.

— Терпение, мой друг, — успокаивал я. — Они непременно вернутся.

Но я ошибся. Они не вернулись. После нескольких часов бесплодного ожидания, в течение которых я пытался успокоить Джонатана всевозможными анекдотами, шуточными стихами и воспоминаниями об аналогичных случаях, происшедших на съемках фильмов о животных, что, естественно, не возымело никакого действия, мы решили последовать совету Британникуса и прийти сюда еще раз вечером, когда нутрии, как уверял наш гид, непременно соберутся на ужин.