Станислав Олефир - В краю танцующих хариусов. Роска

И под навесом, и в норе было тихо. По-видимому, на время моего возвращения в избушку полевки объявляли «тихий час» и спокойно отсыпались в своих гнездах.

— Да мне этих врагов не выловить за весь охотничий сезон! — ужаснулся я и махнул на полевок рукой.

Так мы и жили. Ночью в избушке хозяйничал я, днем полевки. Соседство не очень приятное, но что я мог сделать?

И вдруг полевки исчезли. Не исподволь или как-то там иначе, а все сразу. Еще вчера эти изверги забрались в висящий под потолком мешок с сухарями и принялись строить там гнездо, а сегодня их нет. Как лежал на столе кусок сала, так и лежит. Рядом до половины наполненная сгущенным молоком банка — все целехонькое.

Что же их так напугало? Неужели, думаю, к избушке подбирается наледь? Мне-то под снегом ее не видно, а полевки предчувствуют любое изменение погоды, вот и поторопились переселиться. Ушли полевки, но спокойней мне не стало. Начал я замечать, что кто-то опять хозяйничает в избушке. Не шебуршит, не гремит, не оставляет никаких следов, но вот что хозяйничает — это точно.

Скажем, сплю, и вдруг слышу, как кто-то бежит по моей ноге. Нет, не полевка. Эти зверьки все-таки имеют вес и коготки у них царапучие, а оно передвигается, как комарик или какой-нибудь жучок. Когда-то в детстве со мной случилось подобное, я пожаловался маме, а она говорит:

— Это нервы у тебя, сынок.

Но при чем здесь нервы, если оно вот-вот взберется на живот? Зажигаю свечку, перетряхиваю постель, заглядываю под нары — нигде ничего…

В другой раз эта животина запуталась в моих волосах. Только начал дремать, вдруг что-то шмякнуло на голову и барахтается. Я схватил его рукой, а оно сквознячком прошмыгнуло между пальцев и исчезло. Пришлось в ту ночь спать с зажженной свечой.

…Новый год я встречал в тайге. Смастерил из стланиковых веток елку, приготовил праздничный ужин и сел к столу. Хорошо зимой в избушке. Весело трещат в печке лиственничные дрова, в лад им пощелкивает труба, на бревенчатых стенах играют светлые блики. Тепло, уютно. Одно плохо — скучно. Праздник все-таки, а я один. Только так подумал, как вдруг лежащая на полу банка шевельнулась и покатилась ко мне. Я даже глаза протер, может, чудится? Ведь какую-то минуту тому назад выковыривал из этой банки колбасный фарш и никого в ней не было.

Банка остановилась, постояла немного и покатилась снова. Теперь уже в обратную сторону. Я тихонько подкрался и прикрыл банку ладонью. Заглядываю между пальцев и вижу под ними зверюшку с грецкий орех величиной. Толстенькая, пушистая, круглая, как шарик, а из этого шарика хоботком торчит нос. Длинный и с усами.

Землеройка! Так вот кто пожаловал ко мне в гости! Вот кто разогнал от моей избушки всех полевок!

Рассмотрев гостью как следует, я поставил банку на стол и принялся готовить угощение. Отрезал кусочек мяса, крошку масла, налил в крышечку от бутылки молока.

— Ну, — спрашиваю, — будешь есть или очень уж я тебя напугал?

Ничуть не напугал. Только убрал руку — землеройка сейчас же направилась к еде. Неторопливо обследовала все и принялась за ужин.

…Сейчас полночь. Я сижу у транзистора и слушаю новогодний концерт, а рядом пристроилась маленькая пушистая зверушка и с аппетитом пьет молоко со сливочным маслом вприкуску.

Лиственница среди своих хвойных родичей — Золушка. Мало того, что каждую осень злые северные ветры срывают с нее всю хвою и она потом долгую зиму стынет на морозе раздетая, лиственницу, как и ее сказочную сестрицу, обходят праздниками. Елку под Новый год наряжают в красивые игрушки, водят вокруг нее хороводы, поют песни. Если нет елки, можно украсить сосну. У нас на праздники наряжают ветки кедрового стланика. Иголки у него густые, зеленые, в комнатах долго держится смолистый аромат. Рады елке из веток стланика и взрослые, и дети.

А вот лиственницы на новогоднем празднике я не видел ни разу. Однажды мне посоветовали:

— А ведь ты и из лиственницы можешь сделать замечательную елку. Только сруби ее примерно за месяц до Нового года да поставь в ведро с теплой водой. Она тебе выпустит такую хвою — загляденье! Главное, не забудь.

Не забыл. Срубил, принес домой, поставил в воду. Она долго молчала, потом покрылась такими блеклыми худосочными иголочками, что никакого разговора о приглашении ее к празднику не могло быть. Купили в магазине за пять рублей елку из стланика, а лиственницу выбросили на свалку…

В этот раз мы с Васькой Чирком встречали Новый год в тайге. Домой нас не пустила Чуританджа. Как ни пытались ее проскочить — везде одни наледи. Васька набрал полные валенки воды, я чуть не утопил лыжи. Кое-как обсушились у костра и решили выходить к поселку кружной дорогой.

Поднялись на перевал. Пусто там, неуютно. Где какой кустик рос, все под снег спряталось, все до весны затаилось. Лишь одинокая лиственница стынет на гребне. Низкорослая, угрюмая, заиндевевшая.

Солнце как раз садилось за перевал, и только маленький его краешек пламенел над горизонтом. И вот перед тем, как исчезнуть совсем, оно вдруг выбросило последний луч. Тот скользнул по гребню и попал на лиственницу.

Случилось чудо. Расплавленным золотом вспыхнул иней на тонких ветках. Крупные синеватые блестки, как праздничные огни, загорелись на их кончиках. Дерево вдруг подросло и стало на удивление нарядным и стройным. Казалось, воздух заструился и зазвенел вокруг охваченной сиянием лиственницы.

Забыв о крутом подъеме, о тяжелых рюкзаках, о том, что до поселка еще шагать и шагать, стояли мы на перевале. Чудилось, нам одним глазком удалось заглянуть в сказку. В то самое мгновенье, когда Золушка становится принцессой.

Пока принес от ручья воды, вокруг стоящей на пеньке консервной банки собралась целая стая синичек и принялась таскать оттуда мясо. При этом они так галдели, что мне показалось, у этих шустрых желтогрудых птичек случилась драка. Подпустив меня совсем близко, синички вспорхнули на лиственницу и стали ждать, когда я отлучусь снова. Я не уходил. Это действовало им на нервы, против обыкновения синички не сисикали и не перепархивали с ветки на ветку, а сидели и молча поглядывали на пенек с консервной банкой. Наконец одна из них не выдержала и опустилась на пенек. С опаской покосилась на нож, которым я чистил картошку, и принялась за мясо. Скоро к ней присоединились и остальные птицы.

Я старался не делать резких движений и даже чуть отодвинулся в сторону. Они же не очень и боялись. Чуть поклюют, вспорхнут над головой, потрепещут крылышками и снова к угощению.

Наконец наелись, возвратились на лиственницу и принялись весело переговариваться: «Си-си-си-си! Си-си-си-си!». То ли после еды у них поднялось настроение, а может, просто синички хвастались друг перед дружкой, как отважно таскали мясо и ничуть меня не боялись.