Сборник - Природа донского края

Пойменные леса, до того как они поредели, опускались отдельными массивами до низовий Дона и Кагальника. На это указывает сообщение венецианца Барбаро (XV век) об исключительном обилии оленей в районе теперешнего Азова. Может быть, в отдаленные времена лесная растительность тянулась и по высокому правому берегу Дона, соединяясь с подобными лесами на морском побережье. Леса сплошь покрывали долину Миуса и Темерника, распространяясь по всем обводненным долинам и балкам этого междуречья, а также по Тузлову, но были уничтожены здесь значительно раньше, чем на Миусе. Во второй половине XVIII века комендант Ростовской крепости немец на русской службе А. И. Ригельман перечислял среди пород, произрастающих на Миусе, дуб, берест, березу, ольху, липу, черноклен, яблоню, грушу, ветлу, тополь и осину. Примечательно, что в это время пойма Дона напротив крепости была (может быть, уместно добавить — уже) совершенно безлесной. Поэтому специально снаряженная военная команда доставляла сюда легко укореняющиеся ивовые колья и насаждала таким образом первый в этих местах искусственный лес.

Сведение лесов на южном пределе их существования — процесс, уходящий своим началом в самые древние времена. Изреживать их начинал человек каменного века, используя древесину для изготовления жилья, орудий, долбленых лодок и в течение тысячелетий сжигая ее на своих кострах. Периодически кустарники и отдельные участки лесов выгорали во время степных пожаров.

В еще большей степени изреживание лесов усилилось с появлением кочевников-скотоводов, распространивших свою деятельность на широкие территории. Их стоянки располагались всегда у воды и поблизости от лесных или кустарниковых зарослей, где можно было обеспечиться топливом, жердями и кольями для установки юрт, привязки лошадей и пр. По современному опыту мы знаем, что даже организация бивуаков в местах наплыва туристов приводит к заметному обеднению леса. В те же далекие времена лес по-настоящему использовался для удовлетворения важных хозяйственных нужд. Де Люк писал, что в местах, где кочевникам попадается лес, они устраивают из него обширные загоны для скота. Еще большее значение имели зимние становища, вокруг которых при оседлой жизни с осени до апреля разбиралось огромное количество топлива и древесины для других целей, включая ремонт и изготовление повозок, кибиток, седел. Некоторые районы на протяжении долгих времен были традиционным местом развития таких ремесел. Например, на Миусе до 1740 года изготовлялись арбы.

Литература прошлого засвидетельствовала и такую деталь: татары и казаки, всегда бывшие в состоянии военной конфронтации, нередко выжигали отдельные островки леса, опасные как возможное место вражеской засады. Во времена же, когда дефицит леса стал особенно ощутим, татары иной раз разоряли казачьи зимовники с той только целью, чтобы вывезти древесину в свой аул.

К 1773 году леса на Миусе отодвинулись на 50 верст выше устья Крынки, что констатировал академик Гюльденштедт, проезжая от Ростовской крепости к Берде. Их продолжали усиленно разбирать — специальные команды заготавливали здесь стройматериалы и дрова, доставляя их в Азов, Ростовскую крепость, Черкасск и во все прочие поселения и городки. Гюльденштедт писал, что один купец брался по контракту за 11 тысяч рублей поставить Таганрогскому адмиралтейству 1000 куб. саженей дров.

Окончательному сведению дольше других просуществовавших миусских лесов способствовало развитие углежогства — добыча каменного угля еще не начиналась — и солеварных промыслов, особенно бахмутских (ныне г. Артемовск), куда бревен и дров с Миуса возили «беспрерывно, возов ста по два и по три». С начала XIX века строевой лес и дрова сплавлялись по Дону в его обезлесившие низовья и до Таганрога от самой станицы Качалинской.

Мы говорили все время о южных лесных массивах, поскольку судьба их наиболее показательна, но то же самое происходило и с лесами на севере области, с той лишь разницей, что некоторые из них, расположенные в удаленных местах, лежавших в стороне от проторенных путей, смогли просуществовать дольше и частично уцелели до наших дней.

Сведение лесов вызвало целую серию различных неблагоприятных последствий. В их числе было исчезновение лесной фауны. Из-за понижения уровня грунтовых вод, поддерживавшегося прежде сосущей силой корней деревьев и кустарников, многие бывшие раньше лесными речки и ручьи прекратили свое существование. Фактически это означало отмирание части речного бассейна Дона. Вместе с тем возросла кратковременная многоводность рек во время весенних паводков, что явилось результатом увеличения поверхностного стока вод на оголившихся берегах.

Местные хроники прошлого века засвидетельствовали, например, что весной в Мариуполь с левого берега Кальмиуса, который в летнее время переходили вброд или по мосту, было невозможно переправиться иначе, как на специально наводившемся пароме. В «Военно-статистическом обозрении Екатеринославской губернии» за 1850 год, выпущенном русским генеральным штабом в преддверии Крымской войны, говорилось: «В случае, если бы губерния сделалась театром военных действий (Ростовский и Мариупольский уезды входили в ее состав. — Авт.), то одне только весенния разлития рек, вследствие которых большая часть устроенных переправ уничтожается, могут остановить на время движения и действия войск, тем более что по неимению лесов устройство и возобновление переправ весьма будет затруднительно». По сути, это оценка условий среды, сложившихся, как можно было видеть, в результате стихийной хозяйственной деятельности.

Сейчас в нашем распоряжении имеется все, чтобы исправить ошибки, допущенные человеком в прошлом. Главное, мы видим, что исправлять их нужно в обратной последовательности. Если мы хотим вновь сделать реки полноводными и населенными рыбой, необходимо отрегулировать их динамику в соответствии с естественными законами природы, не прибегая к строительству перекрывающих их плотин — это лишь нагромождает новые ошибки поверх старых. Следует самым активным образом всюду, где это можно, восстанавливать лесную растительность по балкам и долинам рек, расчищать их русла, пестовать каждый ручей и родник.

Упоминавшиеся леса на берегу Азовского моря могли бы произрастать во многих, как подчеркивалось, и теперь благоприятных для лесной растительности местах, тянущихся прерывистой полосой от Морского Чулека, что северо-восточнее Таганрога, до Белосарайской косы, вдающейся в море юго-западнее г. Жданова. Обильное увлажнение прибрежной террасы грунтовыми водами, повышенная влажность воздуха над поверхностью моря, защищенность прибрежными холмами пространства под ними от сильных ветров и наблюдающаяся вдоль склонов градация почв по степени их увлажненности говорят о возможности одновременного произрастания здесь различных по своим экологическим свойствам деревьев и кустарников. Невольно возникает мысль о том, что образование полосы обрывов в прибрежных холмах, удаленных от зоны прибоя и расположенных гораздо выше ее, может являться непосредственным результатом сведения леса. Разрушаясь, береговые обрывы на всем протяжении постепенно отступают от моря, и каждый год вместе с породой к их подножию обрушивается мощный слой чернозема. Если мы возьмемся, где это можно еще сделать, возродить лес на его прежнем месте, указанный пагубный процесс удастся остановить.