Петр Карякин - Верный друг

В просторном читальном зале детской библиотеки всегда людно.

Маленькие столики так и облеплены ребятами. Сидят по двое, по трое. Те, кто постарше, читают про себя, старательно шевеля губами. Первоклассники больше рассматривают картинки, особенно цветные.

В основном собирается тут народ от семи до четырнадцати лет. Старше четырнадцати — уже учатся в восьмых-десятых классах или в техникумах. Сюда они заходят редко. Читают больше толстые книги, журналы, которые берут в отделе для взрослых. Но некоторые заходят и сюда по старой памяти. Так вот и я — по привычке заглядывал в детский отдел нашей библиотеки.

Седенькая библиотекарша, со строгим лицом, смотрела на меня сквозь толстые стёкла очков сначала недоверчиво, но потом привыкла. И все ребята привыкли ко мне. Сижу я, бывало, как Гулливер, возвышаясь горой над маленьким столиком, а ребята на меня — ноль внимания.

Однажды сижу вот так, уткнулся в журнал «Дружные ребята», читаю. В комнате тишина. Изредка прошелестит перевёрнутая страница, да слышно, как на улице рокочет трактор. Трактор всё ближе, ближе. Двойные стёкла в высоких окнах начали подрагивать, дребезжать. Я поднял голову. Перед окнами плыл размашистый кран.

— Подъёмник! — слышу я сбоку жаркий шёпот.

— Это к нам, на Калининскую. Там дом строят! Огро-о-мный!

— Нет, это к нам, на Лермонтовскую, — отвечают таким же шёпотом.

— Да нет, Боря! Я тебе говорю — на Калининскую.

Слева от меня сидели двое. У одного, стриженного под машинку, которого товарищ называл Борей, от усердного рассматривания картинок красный галстук съехал немного набок. Другой — черноголовый, вихрастый, в серой куртке, с пионерским значком-костром на нагрудном кармане. Обоим — лет по одиннадцати.

Это они и спорили. Но кран проплыл мимо, мотор затих, и стёкла в окнах перестали дрожать. Мои соседи примолкли, снова склонив головы над журналом. И опять наступила тишина. Только шелестят страницы. Но вот опять слышу:

— Боря, смотри, собака…

— Вот это собачища!

Я посмотрел на ребят. Но они оба замолчали, уставясь в открытую страницу. Там на снимке — большая собака вытаскивала из реки мальчика. Мой стриженый сосед, поправив галстук, зашептал товарищу:

— Витька! Она же может его укусить. Ну и страшная.

— Почему страшная? — возразил черноволосый, взъерошив рукой вихры. — Она умная.

Мальчик перевёл глаза на меня, как бы спрашивая. Я кивнул головой, наклонился к ним и, скосив глаз на строгую библиотекаршу, сказал как можно тише:

— Конечно, она очень умная. Учёная.

— Да, — торопливо зашептал вихрастый, — собаки — они всё умеют делать. И охотникам помогают, и пограничникам, и шпионов-диверсантов ловят. Ага, я сам видел в кино.

— А есть и пожарные собаки. Из огня детей спасают, — перебил его Боря. — Я тоже в кино видел.

— Есть, всякие есть, — подтвердил я и спросил:

— Вы читали что-нибудь о собаках?

— А вы знаете много интересного про собак? — спросил Боря.

И оба они придвинули свои стулья вплотную ко мне.

— Кое-что знаю.

— Дети, не шумите! — послышался вдруг голос библиотекарши.

Минут через пять ребята опять зашептали:

— Расскажите, расскажите про собак…

Я прикрылся журналом и только начал, как меня словно холодной водой окатили:

— Товарищ! Что вы там гудите? Не мешайте читателям.

Я подумал, что, может быть, это не ко мне относится; осторожно выглядываю из-за журнала. Но нет! Очки библиотекарши наведены прямо на меня и, как мне показалось, — угрожающе.

Ребята с других столиков на меня посматривать стали, перешёптываться! Наверно, подумали: «Вот, мол, какой большой дядя, а порядка не знает. Недисциплинированный. Должно быть, в школе у него по дисциплине двойка стояла».

Я ещё шире развернул журнал и уткнулся в него головой, как куропатка в снег. Та тоже — голову спрячет и думает, что её никто не видит, а хвост-то наружу. Вот и у меня так получилось. Посидел я, посидел и решил: «Надо уйти, а то засмеют ребята».

А мои соседи смотрят на меня сочувственно, но молчат, потому что библиотекарша с меня глаз не спускает. Но всё-таки Боря улучил момент и, когда старушка отвернулась, выдавая кому-то книгу, шепнул на ухо:

— Ладно уж! Ничего не поделаешь. Вы нам в другой раз расскажете! Только обязательно!

Я кивнул, боясь открыть рот, тихонько встал и на цыпочках проскользнул мимо библиотекарши.

С тех пор я не был в детской библиотеке. Стеснялся туда идти. И ребят тех не видел. В какой школе они учатся, не знаю, а спросить тогда не успел — растерялся. Где живут — тоже не знаю. Правда, один говорил, когда кран везли, что около них дом огромный строят на Калининской. Пошёл я на Калининскую. Там строят, но не один, а домов десять, и все большие. Так я и не нашёл своих библиотечных знакомых, которые просили меня рассказать о собаках. Вот и решил написать. Если вы, ребята, знаете этих мальчиков: один стриженый, с красным галстуком — Боря, а другой вихрастый, в серой куртке, со значком в виде костра — Витя, скажите им, пусть прочтут.

За рекой из-за снежного бугра вынырнуло бледное солнце. Оно задержалось на миг, как бы раздумывая, куда направиться, и нехотя покатилось по сугробам в сторону одиноких елей. Мохнатые деревья, как редкие прохожие, застыли за рекой, опустив под тяжестью снега свои ветки-руки.

Левее, на бугре, ели сближались в небольшие группы, а ещё дальше, вниз по реке, сливались с хвойным лесом, который опоясал вечнозелёной лентой половину горизонта.

Холодно одиноким елям. Хочется им шагнуть ближе к своим сёстрам, укрыться от ветра, от мороза. Да не двинешься. Застыло всё. Солнце — вот оно, а не греет. Тихо кругом, лишь один ветер посвистывает. Пролетела сорока-тараторка, свалив набок длинный хвост. Но теперь и ей не до трескотни. Летела, летела, да камнем — бух за ель, может быть, нашла там что-нибудь, а может быть, замёрзла.

По берегу идёт низкорослый человек в дублёном полушубке. Он грузно ступает валенками по хрусткому снегу, зябко втянул голову в мохнатый воротник, прячет сизый, видимо от мороза, нос в тёплый бараний мех. Ресницы у него заиндевели.

— Ещё морозу прибавит, — бормочет он, не разжимая зубов. — Вишь, солнце озябло — в кругу идёт.

Подойдя к обрыву, человек остановился. В нерешительности потоптался на краю, постукивая ногой об ногу и шаря немигающими глазами по белому полю реки. Но, должно быть, не найдя того, что нужно, выплюнул козью ножку, которая давно потухла и только морозила губы, и проворчал:

— Занесло прорубь. Надо было в ведре утопить. Потащил окаянный по морозу.

Вынув из-за пазухи беловато-серого щенка, он швырнул его под обрыв. Щенок перевернулся несколько раз в воздухе и, слабо пискнув, плюхнулся в сугроб.