Бернгард Гржимек - Среди животных Африки

Ящик с огромной очень злобной самкой мы открывали за веревку, стоя в воде. Засов железной дверцы уже снят, но злая шимпанзиха и не думает вылезать. Она только слегка приоткрывает дверцу и выглядывает наружу. Когда к ней подбежал наш детеныш, она схватила его и взяла к себе в клетку.

Нам уже надоело ждать, но самка и не думает уходить: сидит и сидит. Наконец спустя четверть часа она вылезает, осматривает окрестности, продолжая держаться рукой за железную дверцу, явно обеспечивая себе отступление в случае необходимости. Когда она на какой-то миг выпускает дверцу из рук, та с треском захлопывается. Явно испуганная, самка тут же возвращается и открывает ее вновь. Поскольку мы хотим поскорее от нее избавиться, чтобы забрать пустой ящик на катер, то начинаем брызгать на нее водой. Но в результате она поспешно скрывается в своем «доме».

Нам не раз приходилось наблюдать аналогичные вещи в зоопарке. Животные, пропутешествовавшие в портативных клетках несколько дней, а иногда и недель, начинают их рассматривать как свое жилище и, чувствуя себя в них в безопасности, не решаются перейти в другое, пусть более просторное помещение и даже на свободу, если обстановка им незнакома.

После обеда мы снова подъехали на моторной лодке к этому месту. Все шимпанзе исчезли. Бананы, яблоки и хлеб, сложенные нами в кучу, остались нетронутыми. Когда шимпанзе не находят в лесу плодов, они неделями могут питаться одними листьями и молодыми побегами. Это показали наблюдения в лесу Будонго. Но для наших обезьян это, вероятно, покажется чем-то новым и непривычным, поэтому-то мы и решили подбросить им на первое время немного продовольствия.

Как только мы причалили и вылезли на берег, нам навстречу выбежали из леса три шимпанзе — самый большой из самцов, по кличке Роберт, и оба малыша.

Роберт приветствовал нас пожатием руки. Но самок почему-то нигде не было видно. А ведь мы рассчитывали на то, что детеныши присоединятся именно к ним.

Постепенно Роберт начинает все больше возбуждаться. Шерсть на нем поднимается дыбом, он становится как бы вдвое толще и начинает бегать на задних лапах. Мы поспешно прямо в ботинках и носках залезаем в воду и пробираемся до лодки вброд.

Сегодня 23 июня. Наша «операция» благополучно закончена. Все человекообразные обезьяны доставлены наконец на свою новую родину. Свыше пяти недель они просидели в своих ящиках, а некоторые пропутешествовали и того больше, если считать дорогу, которую они проделали до Антверпена. Мы испытываем явное чувство облегчения. Наверное, и они тоже.

На другое утро мы решили совершить пешком экскурсию к месту выпуска обезьян. Сперва нам пришлось преодолеть несколько холмов, скалистая поверхность которых сплошь заросла высокой, по пояс, травой, похожей на спелую пшеницу (траву здесь не сжигают, как повсюду на материке). Идти нужно было осторожно, потому что среди обломков скал нетрудно поломать себе ноги. Холмы на поверку оказались значительно выше, чем показались с катера, и карабкались мы по ним с трудом. Между ними тянулись долины, поросшие девственным лесом, и болота с высоченными камышами и тростниками.

Пробираясь по этим зарослям, мы пользуемся тропинками, проложенными бегемотами. Идти по ним нам очень удобно, потому что они достаточно широки. Там и сям по сторонам попадаются примятые площадки, где эти толстяки, видимо, отдыхали (а может быть, это были носороги?). Будем надеяться, что бегемоты здесь, как и в других местах Африки, выходят пастись только по ночам. Но кто может за это поручиться? Мне бы отнюдь не хотелось стоять на пути у потревоженного чем-то бегемота, несущегося к спасительной воде… Когда я несколько лет назад был в Уганде, в национальном парке Куин-Элиза-бет как раз при подобных обстоятельствах погибла одна африканская девушка. Поэтому мы стараемся нарочно громко разговаривать, смеемся и стучим палками по деревьям, чтобы бегемоты и носороги еще издалека слышали наше приближение и не испугались нашего внезапного появления.

Когда мы пересекали поляну с желтой высохшей травой, до нас донесся громоподобный топот копыт тяжеловесного животного. После мы долго потешались друг над другом — над тем, с какой проворностью каждый из нас бросился к ближайшему дереву, готовый залезть на него при первом же появлении толстокожего.

Но вообще-то смешного тут мало, потому что не так давно поблизости от этого места погиб один рыбак, который, нарушив запрет, причалил к острову. Заметив спящую самку носорога с детенышем, он начал швырять в них камнями, желая, видимо, прогнать от берега. Однако, вместо того чтобы убежать, животное бросилось на обидчика и убило его.

По скалистому склону холма мы с превеликим трудом спускаемся в лес. Обломки скал поросли сплошным ковром высокой сухой травы.

Вдруг прямо посреди горной лужайки я обнаруживаю автомобильную шину. Я хотел было рассердиться на тех, кто захламляет такими вещами остров, но, приглядевшись, обнаружил, что это… сетчатый питон. Хотя я и успел схватить его за хвост, но он так крепко уцепился за обломки скал и за заросли травы, что без труда сумел у меня вырваться. Ну и Бог с ним, не очень-то он мне сейчас нужен. А действовал я с ним так решительно лишь потому, что точно знал: питоны — неядовитые змеи. Иначе бы поостерегся. Тем более что в этот момент мы с Синклером Данеттом одновременно вспомнили, что коробку с сывороткой от змеиных укусов, конечно, забыли в лагере.

Правда, в Африке не так просто увидеть ядовитую змею, а тем более быть ею укушенным, но если все же это случилось бы здесь с кем-либо из нас, другим пришлось бы два часа тащить на себе товарища, пока они добрались бы до спасительной сыворотки. Как досадно, что вечно повторяешь одни и те же ошибки!

Я прикидываю, что за следующим холмом как раз должно находиться то место, где мы вчера выпустили своих обезьян. Но не успели мы спуститься в лесок, как уже наткнулись на двух самок шимпанзе, сидящих на земле и что-то сосредоточенно жующих. Одна из них как раз та самая злюка. Прятаться слишком поздно: они нас уже увидели, встали и идут навстречу. Мы замечаем, что шерсть на животных поднялась дыбом, а это всегда служит верным признаком возбуждения, а часто и агрессивных намерений. Бежать уже нет никакого смысла, да и для защиты у нас под рукой ничего нет. Громадная самка хватает меня за плечи, обнажает свои крепкие, здоровенные зубы, слегка прихватывает ими мою щеку, затем руку — это она целует меня. Пока что это приветствие и проявление радости.

Мы переглядываемся с Герхардом Подольчаком, потому что оба хорошо знаем этих обезьян и нам известно, как легко их радостное возбуждение переходит в гнев. Мы стараемся скорее перебраться на открытую поляну. Как мы и предполагали, самки шимпанзе не захотели выйти на солнцепек и остались в тени деревьев. Зато одна из них успела отнять у доктора Вальтера полевой бинокль. Разумеется, он благоразумно не оказал ей никакого сопротивления и позволил даже снять через голову ремень от футляра.