Евгений Марысаев - Пират

Только теперь человек назвал себя. Звали его Чейвыном, родом он был из Уремы (там размещалась центральная усадьба крупного оленеводческого совхоза), а по национальности чукча. Вообще-то чукчи живут выше, если смотреть по карте, в тундре, ближе к Ледовитому океану, но изредка встречаются чукчи, в свое время по какой-либо причине откочевавшие на юг огромнейшей территории Крайнего Севера. Чейвын работал бригадиром.

Зашли в палатку. Сначала старик скинул олений ранец, снял карабин, затем рывком сдернул длинную кухлянку. В ярангах чукчи раздеваются до пояса, в том числе и женщины. На шее у него висело длинное и тяжелое ожерелье из медвежьих клыков — добрая сотня, верно. Значит, столько медведей добыл обладатель этого украшения. На запястьях рук — кожаные браслеты-патронташи, из каждого гнезда выглядывала острая карабинная пуля. Но не экзотическое ожерелье аборигена удивило Константина. Поразило тело Чейвына, бронзовое и мускулистое, как у юноши. Оно никак не вязалось с морщинами лица, седой бородкой и седыми усами; голова старика на таком теле казалась совершенно нелепой, чужой.

Константин заварил не плиточный чай, а смесь индийского, цейлонского и краснодарского, которую заваривал лишь для добрых гостей. Чай для северянина всегда желанный напиток, а такая божественная смесь желанна вдвойне, потому что в здешних поселковых магазинах продают только плиточный чай.

Старик понюхал ароматный парок, исходивший от кружки, и вкусно зачмокал губами, а когда сделал маленький глоток, даже воскликнул:

– Ай-яй-яй!...

– Возьми, отец. Пей на здоровье.— Константин протянул пастуху довольно увесистый еще мешочек с драгоценной смесью. Тот испуганно замахал руками, закрутил головою, отказываясь от такого подарка. Константин почти насильно сунул ему мешочек: — Я в октябре в Москву еду. Там вволю напьюсь. Не возьмешь — обижусь.

– Спасипа, спасипа...

Чейвын закурил длинную прямую трубку с маленьким чубуком. Затяжка — глоток ароматного чая, снова затяжка и опять глоток.

Константин достал из рюкзака бутылку питьевого спирта. В геологических партиях царит строгий сухой закон, и спирт в отряде использовали только как лекарство от простуды. Чейвын выпил четверть кружки, поблагодарил, затем перевернул кружку вверх дном: хватит. Константину это понравилось.

Геолог вырвал из тетрадки листок, что-то быстро написал на нем. Затем передал листок Чейвыну и сказал:

– Ваш совхоз поставляет нашей экспедиции продукты, в том числе и оленину. Я написал директору, что по недоразумению убил твоего олешка и прошу тушу списать за счет последующих поставок экспедиции. Ты уж прости. Так нелепо получилось.

Чейвын посмотрел на Константина и сказал:

– Ты сесный таньга.— И это было высшей похвалой для русского в устах чукчи.

Чейвын курил и молчал. Чукчи не любят поддерживать беседу вынужденным пустым разговором. Они умеют говорить молча. Потом он сказал:

– Стам олешков — в отпуск на месяс поету. К внуку, в Анатырь. Внук па-альшой там селовек.

– Исполкомовское начальство? — предположил Константин.

Пастух этак небрежно махнул рукою: бери, мол, выше. И ответил со значением:

– Супы лесит. Хоросо лесит.

Выше всякого начальника ставил пастух человека конкретной специальности, мастера своего дела: плотника, стоматолога, охотника.

В палатку, вдоволь налаявшись на оленей и даже укусив вожака за ногу, прибежал Пират. Он был в полном недоумении: почему хозяин убил одного оленя, а когда появилось целое стадо, прекратил охоту?

– Место, Пиратка! — приказал Константин.

Пес послушно отправился в угол палатки, на ходу обнюхал Чейвына. Вообще-то к посторонним он был настроен воинственно, недоверчиво-злобно — в его крови текла кровь свирепого Фараона — и однажды даже порвал штанину прилетевшего в отряд главного геолога экспедиции. Но к чукче он почему-то сразу проникся симпатией.

– Хороший пес. Ему только полгода, а все понимает с полуслова. И охотится как взрослый,— неожиданно для себя похвалил геолог.

Чейвын с некоторым сомнением посмотрел на Константина, затем отстегнул патронташ-браслет и швырнул его за полог:

– Принеси, сопака!

Пират сорвался с места и принес патронташ-браслет не пастуху, а своему хозяину.

Потом чукча извлек из ранца маленькую лепешку и протянул ее псу. Пират не проявил ни малейшего интереса к еде, даже зевнул.

– Возьми, возьми,— разрешил хозяин.

Пират мгновенно выхватил из руки лепешку и проглотил.

– Умный сопака,— заключил Чейвын.

«А если?...— подумал Константин.— Вот у кого Пират будет в надежных руках!»

– Возьми моего пса, отец,— сказал он.— Бери, не пожалеешь.

Чукча осуждающе глянул на геолога. Две вещи нельзя передавать в чужие руки: собственное ружье и прирученную собаку. Дарить можно щенка-несмышленыша, но не прирученную и подросшую собаку.

Чтобы развеять сомнения пастуха, Константин объяснил, почему не может оставить Пирата себе, рассказал, как относятся к собакам соседи по квартире.

— Тот, кто не люпит сопак, не люпит и лютей,— сказал Чейвын.

Мысль чукчи показалась Константину мудрой.

... Пастух принял подарок. Условились так. Пока Пират побудет с хозяином. Чукча слетает на месяц в отпуск к внуку, вернется домой в Урему. К тому времени закончатся полевые работы, и Константин тоже прилетит в поселок. Там он и передаст ему Пирата.

В середине сентября снег уже прочно лег на землю. Стояли легкие морозы. Купалось в яркой голубизне белое зимнее солнце. Невесомая снежная пыль разноцветными блестками кружилась в прозрачном воздухе. Все помолодело вокруг в сверкающих снегуркиных нарядах: старые, замшелые деревья, древние валуны, морщинистые скалы.

Сезон охоты на пушного зверя еще не начался, рановато, но Константин решил натаскать Пирата, чтобы подарить Чейвыну уже «готовую» охотничью собаку.

...— Ищи, Пират!

Хозяин не показывает след. Пират бежит широкими кругами, жадно нюхает воздух, чутко вскидывает острые ушки. Под снегом прошелестела жухлыми листьями мышка-полевка, но собака не обратила на нее внимания. Полевка никогда не интересовала хозяина. С ветки кустарника порхнула цветастая птаха. Пусть себе летит.

Но чу! Пират вдруг задрал голову, замер. Ему послышался слабый звук. Будто кто-то скреб коготками по коре дерева. «Белка»,— решил Константин. Но где же сама хозяйка?... Может, ищет одну из своих бесчисленных кладовых, в которой лежат сушеные грибы, насекомые, семена деревьев? Пират тянет ноздрями морозный воздух, чует пахучую струйку, исходящую от зверька, и начинает звонко лаять, подзывать хозяина. Подбегает Константин. Человек и собака осматривают сук за суком, но ничего не замечают. Тогда Константин стучит палкой по стволу дерева. Раздается цоканье. Северная белка темна шубкой, так ей сподручнее маскироваться. Ах, как зверьку хочется жить! Движения его порывисты, вертки, цоканье прямо-таки паническое. И Константин опускает «тозовку». Лет десять назад он не знал подобной жалости...