Гржимек Бернгард - Мы жили среди бауле

Ехать один я не мог: у человека ведь только две руки, и если собираешься одновременно делать и цветные, и чёрно-белые фотоснимки, а к тому же ещё и фильм снимать, то двух рук явно не хватит! Так что пришлось мне взять с собой сына, шестнадцатилетнего Михаэля, между прочим отнюдь не новичка в этом деле: он уже тогда снимал хорошие узкоплёночные фильмы для нашего зоопарка.

Какое это должно быть счастье для мальчика, если его отец — директор зоопарка! Вот моему отцу, который был юристом в Силезии, никогда не пришла бы в голову идея взять меня с собой в Африку! Уж не говоря о том, что он умер, когда мне было только три года (отчего я и был вынужден сам зарабатывать себе деньги на учёбу). Мне кажется, что Михаэлю из-за этой поездки в Африку завидовали больше, чем мне, и в первую очередь, конечно, его соученики по школе.

Я в то время совершенно не знал, какой в тех местах климат, какие встречаются болезни, нужно ли брать с собой пробковый шлем, какие брать рубашки — с короткими или длинными рукавами? И что вообще разрешается провозить через таможню. Все эти проблемы внезапно возникли передо мною и ввергли меня в некоторое замешательство. (Они и по сей день занимают каждого, кто впервые собирается поехать в Африку. Я это знаю по многочисленным письмам, которые получаю от подобных новичков.) В Дакаре, где я собирался быть проездом, мне предстоял визит к самому генерал-губернатору. Для подобных случаев необходимо иметь лёгкий белый льняной костюм, который можно недорого сшить у местного портного. Но за такой короткий срок вряд ли кто-то возьмётся там сшить костюм. Во франкфуртском же магазине готового платья за изготовление подобного наряда с меня запросили 275 марок. А после поездки такая вещь уже ни на что не годится, потому что в Европе белый льняной костюм носить невозможно хотя бы уж потому, что нет боя, который бы два раза на дню стирал и гладил эти маркие и легко мнущиеся изделия… И где вообще во Франкфурте зимой, в декабре, можно раздобыть летние вещи? Каждый продавец, к которому я с этим обращался, сначала растерянно на меня взирал, а потом спускался куда-то в склад, откуда вытаскивал запрятанные на зиму товары, которые на меня (при моём росте 1 м 90 см) абсолютно не годились. К тому же каждый день после обеда нас обоих мучил зубной врач, и мы добровольно на это соглашались, потому что боялись, что зубы разболятся там, в африканском буше, и нам придётся их лечить у местного знахаря, к тому же безо всякого обезболивания… От прививки жёлтой лихорадки на меня напал дикий озноб, от которого меня трясло, как грушу, и страшно разболелась спина, а у моего сына сделалось воспаление мозговой оболочки.

Что же касается пробковых шлемов, то они как будто бы вышли из моды…

— Но смотрите, не будьте только легкомысленными, — сказал мне профессор Г. из Базеля, — хотя некоторые люди и переносят подобный перегрев, но зато другие могут свалиться от него прямо на улице, а затем будут вынуждены 3–4 недели провести в постели, да ещё в затемнённой комнате!

Весьма возможно, но во Франкфурте ведь всё равно не купишь пробкового шлема!

Но вскоре после Нового года мы сидим наконец в самолёте Под нами проплывают предприятия «Опель» в Рюссельсгейме, Рейн, в сумерках — Мозель, затем мигающий разноцветными огнями ночной Люксембург (я вспоминаю, как восемь лет назад сопровождал поезд с больными лошадьми и маневрировал как раз на здешней сортировочной станции). А потом последовало зрелище уже совершенно незабываемое… Создавалось впечатление, что смотришь сквозь дуршлаг на яркий источник света: из бездонной темноты вдруг возникают десятки тысяч светящихся точек, разбегающихся во все стороны… Это Париж.

Когда я проснулся, то почувствовал, что медленно скольжу в лодке по удивительно гладкой и серебристой поверхности озера… Полумесяц каким-то странным образом, горизонтально висит в небе, выпуклой стороной вниз, словно ладья. Лишь окончательно придя в себя, я понял, что всё ещё сижу в самолёте компании «Эр Франс», а море, омывающее побережье Северной Африки, на самом деле находится далеко внизу, в трёх тысячах метров под нами.

Разбудившая меня стюардесса приносит ужин на большом чёрном подносе. Выглядит она так, словно сошла с рекламного плаката французской авиакомпании: высокая, красивая, блондинка. Разговорившись с нею, я узнал, что ещё восемь месяцев назад она работала ассистенткой на кафедре института психологии, брат её — врач. Но ей хотелось во что бы то ни стало попасть в Париж, и она добилась этого, став стюардессой. Работать ей приходится только по 85 часов в месяц, и это вовсе не так страшно, как она себе представляла раньше. Вот, правда, недавно как-то сломался бензопровод, огнеопасная жидкость начала брызгать на корпус самолёта, и экипаж очень боялся, как бы не загореться. Пришлось совершить вынужденную посадку в Найроби, в английской Кении, и прошло шесть дней, прежде чем за ними прислали другую машину. Эти шесть дней для молодой девушки из французской провинции стали самыми прекрасными в её жизни. Вся команда самолёта получила возможность разъезжать целыми днями на машинах по степи и любоваться свободно живущими львами и жирафами. Между прочим, этот полёт у стюардессы — последний. Через пять недель у неё свадьба: она выходит замуж за одного парижского врача.

Мои соседи, два африканских депутата из Парижа, генерал и декан медицинского факультета в Бордо, встают со своих мест. Где-то далеко внизу замаячили маленькие красные огоньки. Самолёт снижается и, как мне кажется, собирается опуститься прямо в море — колёса вот-вот коснутся поверхности воды. Но тут под них подсовывается прибрежный песок и сразу за этим — посадочная полоса, по которой наше крылатое чудовище с шумом катится ещё некоторое время, пока не останавливается совсем. В Дакаре — самый красивый и современный аэропорт, который мне где-либо приходилось видеть во время этого путешествия, потому что французские аэропорты ведь почти все были разрушены во время войны и тогда ещё не были отстроены.

Когда мы выходим, нас встречает громкая военная музыка. Белый щеголеватый лейтенант и три высоченных чёрных солдата в белоснежной униформе, украшенной золотыми позументами, и в высоких старинных красных фуражках застыли по стойке «смирно» возле качающегося трапа. Когда мы проходим мимо барьера, за которым почтительно застыли пять рослых чёрных солдат с кривыми саблями наголо, держа их перед самым своим лицом, публика аплодирует. Но вся эта церемония устроена, разумеется, не ради нас, а ради генерала, который прибыл из Франции в этом же самолёте.

Большой дребезжащий автобус доставляет нас далеко за город, в уготованное нам пристанище — каменные бараки, снабжённые, однако, водопроводом и душевыми. Всё очень примитивно, но чрезвычайно чисто; окна даже затянуты марлей от мух. Правда, двери почему-то не запираются. Но помер в городском отеле стоит, говорят, бешеных денег. Дакар — большой город с населением более 100 тысяч человек, из которых большая часть — африканцы [2] К середине 70-х годов население Дакара с пригородами превысило 700 тыс. человек. .