Святослав Сахарнов - Бухта командора

Экспедицией, которая отправлялась с Камчатки, должен был командовать штурман Генс, но он к моменту начала экспедиции ослеп. Федоров тоже лежал, страдая цингой. По приказу Генса Федорова насильно перенесли на бот, и 23 июля 1732 года «Гавриил» вышел из Большерецка, а 5 августа был уже у Чукотского носа (т. е. у мыса Дежнева).

И вот, наконец, 21 августа, как пишет Гвоздев:

«…подняли якорь, паруса распустили, и пошли к Большой земле, и пришли к оной земле, и стали на якорь, и против того на земле жилищ никаких не значилось. И подштурман Иван Федоров приказал поднять якорь, и пошли подле земли к южному концу и от южного конца к западной стороне, видели юрты жилые».

Так совершилось еще до Беринга открытие северо-западной оконечности Америки.

Совершив свое удивительное плавание, «Гавриил» вернулся на Камчатку. Но вскоре после этого слабый здоровьем Федоров умер, а Михайло Гвоздев отослал свой «Морской журнал, или лагбук» в Охотское правление. Свои объяснения Гвоздев писал еще дважды в виде «рапортов», которые требовались Берингу и Шпанбергу, то есть начальникам Сибирско-Тихоокеанской экспедиции.

Документы, переданные им Шпанбергу, считались утраченными. Но, разбирая в частном собрании личные записи одного из участников экспедиции, я обнаружил листки «Экстракта, выбранного из лагбука руки подштурмана флота Ивана Федорова капитану Мартыну Шпанбергу для собственной его памяти», а среди них запись, сделанную иным почерком и на отличной по цвету бумаге. Запись эта не могла не привлечь моего внимания. Вот она:

«…августа 22 числа вдругорядь приезжал в кухте иноземный чукча и оной же чукча сказывал через толмача, что на Большой острову не раз русские люди за морским зверем ходили, а родники его чукчины ушли с теми людьми из Нова города на реку Хеуверен, где жительство русские люди имеют издавна от Ерасима». Толмач — это переводчик, кухта — байдарка, река Хеуверен — Юкон…»

— Далее, — прервал чтение Аркадий, — Соболевский на основании найденного документа утверждает, что первыми поселенцами на Юконе были потерпевшие бедствие спутники Дежнева, а именно та часть казаков, которая шла с Герасимом Анкудиновым. Кстати, выражение «вор», «воровской», которыми наградил Дежнев в своем известном донесении этих людей, означает всего лишь подозрение в том, что они намереваются присваивать государев ясак. Соболевский приводит цитату из Дежнева, где говорится, что буря, которая раскидала суда, унесла четыре коча, на которых были ранее спасенные люди Анкудинова, «а его семейкины кочи разбило чуть погодя…».

Интересно, что, опережая возражения, Соболевский сам пишет:

«Но ко времени путешествий Кобелева (1799 год) или Германа (1794 год) существование поселения, в котором жили бы дети дежневцев, владеющие грамотой, читающие книги и прочее, становится невероятным. Смены трех-четырех поколений в те времена было достаточно для полного забвения грамотности или пропажи к ней интереса. Кроме того, предприимчивые казаки постарались бы и на новом месте построить или починить кочи и уйти назад на Чукотку с вестью о новом богатом крае, каким представляется лесная Аляска по сравнению с каменной чукотской тундрой. Спутники Дежнева не были в душе своей колонистами. «Читают книги, пишут, поклоняются иконам…»! — это, конечно, не дежневцы. «Всего у них довольно, кроме одного железа» — так можно писать только о рачительных переселенцах. У потомков людей, выброшенных на берег сто лет назад, «всего вдоволь» быть не могло…»

И тут же Соболевский выстраивает цепочку фактов, которая окончательно убеждает в обратном. Вот смотрите, что он пишет:

«Однако, рассматривая письменные свидетельства о плаваниях на Аляску в прошлом веке, я обнаружил следующее удивительное явление. Начиная с похода Федорова и Гвоздева в тысяча семьсот тридцать втором году, начинается магия имен. Историки начинают следить за именитыми мореплавателями, бережно сохраняя для нас высокие фамилии Чирикова, Беринга, Евреинова, Шпанберга… О тех же, кто на самодельных дощаниках или ботах уплывал в океан из Колымы, или Анадыря, или Камчатки, никто более не пишет и судьбы их не прослеживает.

А ведь на Алеутских островах первые русские зверобои были уже в пятидесятых годах. Около семьсот шестидесятого года их корабли уплывали к побережью Аляски. На Большой земле Америки зимовали в семьсот шестьдесят первом — шестьдесят втором году промышленники иркутского купца Бичевнина. В том же шестьдесят втором году корабли русских промышленников под начальством мореходов Дружинина и Медведева были разбиты и сожжены алеутами после случайных ссор и стычек, судьба людей с них, за малым исключением, неизвестна. Не говорю уже о шлюпке, пропавшей с корабля Чирикова «Святой Петр», когда пятнадцать человек во главе с боцманматом Дементьевым, уйдя в июле семьсот сорок первого года в глубь залива, у которого остановился корабль, не вернулись…

Таковы были факты. И они образуют одну непрерывную цепочку от горемычных спутников Дежнева до современников Германа».

— Дальше текст обрывается, — сказал Аркадий. — Есть варианты окончания, но они все густо замараны чернилами. Однако и без этого ясно, в чем состояло открытие Соболевского. Поселение на Юконе, основанное первыми путниками Дежнева, сохранилось, принимая все новых и новых жителей, до времени Кука и Германа.

— Так вот почему он так стремился вернуть утраченный пенал, — сказал я. — В тетради труд всей его жизни…

— И все-таки… — сказал Василий Степанович. — Похитить такие документы! Какое тут может быть оправдание?

Я взял из рук Аркадия тетрадь. Листы в голубую линейку были густо исписаны, кое-где автор начинал и бросал рисовать чертежи земель. Около мыса Дежнева стоял крестик — это Соболевский отметил предполагаемое место гибели кочей Герасима Анкудинова.

— Упорный старик, — сказал Аркадий. Он забыл, что Соболевский в год написания статьи был одного возраста с ним. — Ну что же, Василий Степанович, принимайте тетрадь. Вам ее хранить. Самолет, обещают, прилетит завтра. Вот и конец нашему поиску, друзья.

Сказав «конец», он ошибся.

Мы прилетели в Ленинград солнечным холодным днем. Желто-красные гатчинские аллеи пронеслись под крылом самолета. Жухлая болотная трава стремительно поднялась и превратилась в разноцветный дрожащий ковер. Движение ковра замедлилось, ноющий звук моторов оборвался и перешел в добродушный гул. Самолет запрыгал по бетонным плитам. Мы спустились с трапа, получили вещи и направились искать такси. Я провожал Аркадия.

Дома у него под дверью лежало письмо… из Алма-Аты.