Петр Заводчиков - Девичья команда. Невыдуманные рассказы

— Пиши заявление, — сказал майор. — Военкомат оформит. Ну, еще медицинскую комиссию придется пройти.

Дома Рита разыскала гимнастерку, в которой ходила на показательные выступления в прежние времена. Потом гимнастерка стала ей тесна, но за блокадную зиму Рита сильно похудела, гимнастерка снова годилась. Девушка надела ее, сунула кое-какие вещички в заплечный мешок, заперла свою комнату на ключ. И отправилась на другой конец города, в Сосновку. Добираться пришлось далеко. Но эти места Рита хорошо знала. Здесь когда-то размещались их летние лагеря, находился питомник собак. Он существовал и сейчас. Оказывается, собаки в блокадном Ленинграде все-таки были.

Вера Александрова в четырнадцать лет осталась без родителей. Она жила у бабушки. Окончив семь классов, поступила в педагогическое училище. Но бабушка старела, жить было трудно, и Вера поняла — училище ей не осилить. Ее сверстницы еще не расстались с беспечным детством — заворачивали школьные тетрадки в глянцевую бумагу и не спешили дарить сестренкам любимых кукол. А Верино детство уже осталось позади. Надо было самой думать о своей судьбе. Вера пошла на завод и встала к станку.

Теперь приходилось подниматься раньше обычного, ехать в переполненном трамвае, потом целый день проводить среди взрослых людей и заниматься совсем непривычным делом. Что она знала еще вчера о шлифовальном станке? Сегодня надо было на нем работать. Но трудности не пугали Веру.

На заводе приняли ее хорошо, да и она была не робкого десятка. Оказалось, что сил у нее хватает не только на работу. Участвовала в самодеятельности, училась на курсах сандружинниц. Окончила курсы перед самой войной.

И она стала сандружинницей в первые военные дни. Сперва была дружина при заводе, потом их собрали в районный отряд. Заводские ребята торопливо прощались с девушками и уходили на фронт. Вера, всегда такая бойкая и острая на язык, молча смотрела им вслед влажными глазами. Они шли воевать, а она оставалась в тылу, на Выборгской стороне.

— А на заводы Выборгской стороны уже падали бомбы, на улицах рвались снаряды. По радио звучал тревожный сигнал — дружинницы быстро перекидывали через плечо свои сумки, хватали носилки и бежали туда, где грохотали разрывы. Они вытаскивали искалеченных людей из-под развалин, оказывали помощь тем, кто был еще жив, убирали трупы. Тут нельзя было думать о себе, давать волю усталости или страху. И страх, и усталость отступали перед видом человеческих страданий.

Зимой они патрулировали по проспекту Карла Маркса и Лесному, по Бабурину и Нейшлотскому переулкам. Подбирали людей, упавших, не дойдя до работы, до дома.

Люди стали невероятно легкими и маленькими, но девушки таскали носилки уже не вдвоем, как осенью, а вчетвером. У них была трудная служба, а еды они получали не больше чем все.

И еще нужно было ходить по квартирам. Там тоже лежали люди — умершие и еще живые. Умерших свозили в покойницкие, но что было делать с теми, в ком теплился готовый вот-вот угаснуть огонек жизни?

Подобрав обессилевшего человека, они укладывали его на детские санки и везли к ближайшей больнице. Это был Педиатрический институт, но свободных мест там давно не оставалось. Девушки хорошо знали, что принять еще одного дистрофика институт не может. И они хитрили — тихонько втаскивали больного в коридор и укладывали у дверей приемного покоя. И так же тихо уходили. Через несколько минут кто-нибудь откроет дверь, лежащего у порога увидят и окажут ему помощь. Свободных коек давно нет, но все равно врачи не оставят человека на полу.

Весной стало все-таки полегче, хотя ко всему прибавилась неимоверно тяжелая работа по очистке города. Дружинниц первыми бросили на нее. Дома Вера почти не бывала. Дружина размещалась в Батенинских банях — они стали общежитием. Только в июне Вера забежала на минуту к бабушке. Та подала ей повестку:

— Вот, вызывают тебя в военкомат.

Вера рассмеялась:

— Каждый день дежурим в том доме, где он помещается, а повестку послали сюда. Давно она лежит?

— Давно, — сказала бабушка.

Но Вера пришла в военкомат все же вовремя. Майор, к которому направили Веру, спросил, хочет ли она пойти в армию.

— Конечно.

Она давно была готова к этому. Работая в дружине, занималась в военно-учебном пункте. Там проходили подготовку все мало-мальски способные держать оружие. Да и работу в дружине Вера уже не считала тыловой. Сколько подруг погибло на ее глазах!

— Животных любите? — задал странный вопрос майор.

Вера пожала плечами:

— Люблю, конечно.

Животных она и в самом деле любила, только не думала никогда, что придется иметь с ними дело на войне.

— Значит, на фронт собралась? — спросил врач в медицинской комиссии. — Ладно, пропустим тебя, хотя какая уж ты годная, если судить по инструкциям? А дистрофию и цингу записать все-таки придется. Ну, это ведь у всех.

На сборный пункт следовало явиться на следующий день.

Почти все девушки, приходившие в Сосновку, были ровесницами — по восемнадцать-девятнадцать лет. Лишь Ольге Дмитриевне Кошкиной перевалило за сорок, она там в матери годилась. Ее затребовали в часть как специалиста. Когда-то Ольга Дмитриевна училась в архитектурном институте, потом работала в архитектурно-планировочном отделе Ленсовета. Но за несколько лет до войны вдруг переменила профессию — стала инструктором в питомнике служебного собаководства.

В архитектурном отделе на Ольгу Дмитриевну, когда она прощалась, смотрели как на чудачку. Подумать, на что она меняла свою специальность! И зачем? Пускай бы дело у нее не ладилось, но ведь все шло хорошо, ее ценили, ее хвалили…

— Что, вам очень большую зарплату положат за этих собак?

Нет, в зарплате она теряла. Просто эта работа привлекала Ольгу Дмитриевну. Ее не интересовали рассуждения о том, какое дело почетнее и почтеннее. Она любила животных и умела обращаться с ними. У нее всегда были собаки, она много занималась верховой ездой. На конно-спортивных соревнованиях Ольга Дмитриевна получала призы. Маленькая, суховатая и подвижная ее фигура во время скачек казалась влитой в седло. Зрители поражались ее мастерству, а сама она хвалила коня, искренне считая, что ему обязана успехом: такой уж необыкновенный конь, понимает каждое ее желание.

В те годы страна жила в предчувствии войны, и многие учились военному делу — сдавали нормы на звание «Ворошиловский стрелок» или на значок «Готов к санитарной обороне». Ольга Дмитриевна стала классным стрелком, хорошо владела винтовкой, пистолетом. Иногда она приносила домой свои мишени. Их не стыдно было показать — пробоины кучно лежали в центре, у заветной десятки.

Когда Ольге Дмитриевне предложили пойти в армию, она с готовностью согласилась, лишь где-то в самой глубине души была тревога, какой не испытывали девушки, шедшие на фронт вместе с ней.