Жан-Анри Фабр - Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога

Личинок, усевшихся на цветках вблизи пчелиных гнезд, так много, что рано или поздно каждая пчела превратится в извозчика. Уже в этот день — день моих наблюдений — в пушке большинства антофор оказались личинки майки. Я нашел их также и на паразитах антофор — на пчелах мелектах и целиоксах. Эти грабители чужих запасов присаживаются на миг на ромашку. Крошка триунгулин проскальзывает в их пушок. Так паразит сам приносит своего врага. Пробравшись в галерею антофоры, грабитель уничтожает там яйцо и откладывает свое яичко. И вот тут-то триунгулин и сползает на яичко паразита. Уничтожив его, он становится единственным — третьим — хозяином ячейки и провизии, На медовом тесте, заготовленном антофорой, побывали яйцо антофоры, яйцо пчелы-паразита, а теперь оно досталось майке. Как знать, может быть, и майка будет ограблена кем-либо, еще более ловким. Сколько всяческих козней, ловушек и разбоя!

Усевшиеся среди пушка антофор или пчел-паразитов личинки майки рано или поздно непременно достигнут желанной ячейки. Как был выбран извозчик? Случайность это или проницательность инстинкта? Ответить на вопрос нетрудно. На занятые личинками цветки садятся и различные мухи. И на всех этих мухах я находил личинок маек. Села на цветок аммофила, и по ней забегали желтенькие вошки. Конечно, ни мухи, ни аммофила в пчелиные ячейки личинок маек не доставят.

Посмотрим на личинок, сидящих на ромашке. Их там десяток, полтора, а то и больше. Чтобы заметить их, нужно смотреть внимательно: они попрятались между отдельными цветочками, забрались в трубчатые цветки. Трудно заметить желтых личинок на желтом же сердечке ромашки. Они сидят неподвижно, но стоит ромашке чуть дрогнуть, и личинки забегают. И суматоха же начинается тогда! Добежав до края цветка — белого «лепестка», — личинка прицепляется к нему кончиком брюшка. Вытянувшись всем телом, она изгибается в воздухе, тянется, словно хочет схватить ножками что-то очень далекое. Схватиться не за что, и личинка снова уходит в середину ромашки и замирает. Но если ей подставить что-нибудь, то она прицепляется с удивительным проворством. Концы пинцета, травинка, соломинка — все годится. Правда, перебравшись на такой предмет, личинка быстро замечает свою ошибку. Начинается усиленная беготня: личинка не прочь вернуться на ромашку.

Я подставлял личинкам и другие предметы, подменяя ими пушок пчелы: маленькие кусочки сукна и бархата, куски ваты, комочки волосков. Личинки быстро взбирались на них, но не оставались здесь в покое. Усиленная беготня показывала, что они стремятся уйти с обманувшего их предмета. Так и должно быть. Не всякий пушок хорош, иначе почти все личинки погибли бы среди пушка растений.

Испробуем живых насекомых. Если поймать антофору и, взяв за крылья, всего на миг поднести к ромашке, то она окажется усеянной личинками. Я подносил к ромашке и других насекомых, всяких, которые мне подвернулись под руку: домашних пчел, маленьких бабочек, мух-пчеловидок. Личинки взбирались на них и не пытались вернуться на ромашку. Подставишь им большого черного паука, они усядутся на нем. Я находил их даже на жуках-бронзовках. Теперь понятно, почему личинок маек так много на самых разнообразных весенних насекомых, посещающих цветки. Понятна и сказочная плодовитость майки: большинство личинок погибает, в гнезда антофоры попадут лишь очень немногие.

Как отличает личинка пушок пчелы от кусочка мохнатого сукна? Как отличает она гладкую соломинку от гладкой же бронзовки? Ей помогает зрение? Но тогда она и не прицеплялась бы к неподходящим предметам. Да и как, зарывшись в пушок, личинка разглядит того гиганта, на котором она оказалась. Ведь для крошки личинки пчела — гигант. Может быть, она умеет отличать живое от неживого? Нет. На пушке мертвой пчелы личинка сидит так же спокойно, как и на пушке живой. Я видел личинок, сидящих на высохших кусках мертвых пчел.

Обрыв у дороги обещал мне богатую жатву, но от нее пришлось, отказаться. Мои каникулы кончались, нужно было возвращаться в город и приниматься за уроки физики. Милые праздники! Сколько прекрасных случаев я упустил только потому, что вы так коротки!

Для продолжения этой истории вернемся на год назад. Я собрал тогда довольно сведений, чтобы написать биографию той крошки, которую мы видели переселяющейся с ромашки на пчелу. Нам нужно узнать, как личинка покидает пушок пчелы и переходит в ячейку.

Как я уже рассказывал, я отправился тогда в Карнантра́, чтобы навестить колонию антофор. Поработав шесть часов лопатой, я добыл немало ячеек, заселенных личинками ситариса. Было и две ячейки с личинками майки. В одной из них на меду плавала сморщенная кожица, а на кожице сидела желтенькая вошка. Это была пустая оболочка яйца антофоры, и на ней — личинка майки, триунгулин.

Теперь ее история пополняется сама собой. Личинка покидает пчелу в момент откладки яйца. Соприкосновение с медом грозит ей смертью. И, конечно, личинка майки проделывает то же самое, что и личинка ситариса. Она соскальзывает на плот в момент его спуска на воду: спускается с пчелы на яйцо, когда та его откладывает на поверхность меда. Здесь она съедает свой плот — яичко. После этого обеда — единственного мясного обеда в течение всей ее жизни — личинка начинает питаться медом, не один раз изменяя свою внешность.

В другой ячейке, добытой мною тогда, плавала маленькая белая личинка около четырех миллиметров длиной. Движения ее кишечника показывали, что она питается медом. Это была личинка майки во второй фазе развития, вторая личинка.

Я не сохранил этих двух драгоценных ячеек: они были вскрыты для осмотра. Во время моего возвращения из Карпаптра́ мед разлился от тряски экипажа, и обитатели ячеек погибли. 25 июня я нашел в гнездах антофор еще двух личинок, по более толстых. Одна из них доедала медовый запас, другая съела его только наполовину. Эти личинки были мягкие и мясистые, слепые, желтовато-белые, покрытые нежным пушком и изогнутые дугой. Длина их была до двадцати пяти миллиметров. Более крупную я положил вместе с остатками провизии в стеклянную трубку. В первых числах июля она превратилась в следующую форму. Ее кожа лопнула в передней части спины, несколько сдвинулась назад и полуоткрыла ложную куколку, очень похожую на ложную куколку ситариса. Конечно, она была неподвижна. Слегка изогнутая, она сильно выпуклая на спине, почти плоская на брюшной стороне, на боках — ряд выпуклых бляшек. Ее длина достигает двадцати миллиметров. В отличие от ложной куколки ситариса она не заключена в мешок из оболочки, а наполовину открыта.