Джой Адамсон - Моя беспокойная жизнь

Миновав Кампалу, мы пересекли Нил близ водопадов Рипон и приехали в небольшой городок Кисуму, раскинувшийся на том месте, где в доисторические времена было дно озера Виктория, занимавшего тогда около 175 000 квадратных километров. Когда позднее я, подшучивая над Питером, говорила, что это чуть ли не в четыре раза больше Швейцарии, он патриотично отвечал: «Не больше, если ты хорошенько разгладишь Швейцарию».

Последний отрезок нашего пути проходил по нагорьям Кисии и Керичо, где находились крупнейшие чайные плантации Кении. Здесь многие гектары земель были аккуратно засажены чайными кустами. После этого района с пышной растительностью мы выбрались на пожелтевшие равнины, по которым вернулись обратно в Найроби.

Кения находилась под угрозой вторжения итальянских войск, оккупировавших Эфиопию. Их наступления ждали в любой момент, и поэтому в стране были созданы, в основном из фермеров, отряды обороны.

Однажды утром, когда я дома рисовала редкий экземпляр белого дельфиниума, который мне принесла Мюриель, открылась дверь, и в комнату в сопровождении эскорта вошла женщина-полицейский. Она предложила мне взять с собой самые необходимые вещи, сообщив, что я буду содержаться под арестом на протяжении всей войны.

Меня и Питера это известие ошеломило. Нам и в голову никогда не приходило, что мое австрийское происхождение может вызвать какие-то подозрения, поскольку всем было известно, как я ненавидела фашизм.

Мы пытались объяснить, что, видимо, произошла ошибка, но все было безрезультатно. В ответ на мою просьбу разрешить мне закончить рисунок, над которым я работала, мне сказали, что я могу взять цветок в монастырь, где я и другие подозреваемые лица будут находиться до создания постоянного лагеря.

Уложив вещи и взяв под мышку Пиппина, я отправилась за женщиной-полицейским в монастырь. Там я увидела женщин многих национальностей, в том числе и нескольких англичанок. Каждая говорила на своем языке. Мое появление с белым дельфиниумом и одной руке и с собакой в другой вызвало некоторое удивление. Меня спросили, как это мне разрешили взять с собой Пиппина. В ответ я сказала, что это мой друг. Затем я устроилась в уголке и продолжала рисовать. Сосредоточившись на изящной голубой тычинке и хрупких кружевных лепестках, я ушла в тот мир, где едва ли кто-нибудь из людей мог меня обидеть.

На следующий день нас всех вывезли поездом и плато и разместили на ферме, расположенной на высоте 2400 метров. Условия жизни здесь были самым примитивными. Все мы испытывали чувство глубокой подавленности, и это, пожалуй, единственное, что было у нас общего. Я обрадовалась, когда мне разрешили делать наброски цветов, растущих вокруг лагеря.

В спешке перед отъездом я забыла взять миску, из которой кормила Пиппина, и, поскольку свободной посуды здесь не было, вырезала для него небольшую плошку из полена. Но что я могла положить в нее? Одна порция, выдаваемая мне на двоих, никак не могла удовлетворить аппетита Пиппина. К счастью, он уже успел понравиться некоторым из заключенных, и они бросали ему кусочки под стол. Каждое утро нас выстраивали и заставляли выполнять физические упражнения. Когда Пиппин впервые увидел, как мы прыгаем, он, казалось, был сбит с толку, но постепенно сам начал подражать нам: если мы прыгали, прыгал и он, а когда мы бегали по кругу, то и он бегал за нами. Глядя на него, усмехалась даже наша суровая надзирательница.

Питер делал все возможное, чтобы выяснить причины моего ареста, и вот что он узнал. Оказывается, представитель отдела уголовного розыска заходил к моим друзьям Джекс-Блейкам и расспрашивал о моих знакомых. В разговоре они простодушно упоминали, что в нашем доме иногда встречали людей, говоривших на немецком языке. В действительности это были не немцы, а наши друзья — швейцарцы, говорившие на немецком языке, но именно из-за этого недоразумения меня и арестовали.

Узнав о том, что произошло, Джекс-Блейки пошли к губернатору и потребовали немедленно освободить меня. Он дал согласие, и, когда неделю спустя я вернулась домой, я подарила Мюриель свой рисунок белого дельфиниума в знак нерушимости нашей дружбы.

Вскоре после моего возвращения у Питера обнаружилось серьезное заболевание почек. Когда он стал чувствовать себя достаточно хорошо для того, чтобы совершать поездки, его врач порекомендовал ему полностью переменить образ жизни. В Европу лететь было нельзя, и Питер решил поехать в Южную Африку. Я не могла поехать с ним и была этим сильно огорчена.

Во время отсутствия Питера я приняла приглашение пожить у Алис Рис — жены начальника Северной пограничной провинции [17] В советской литературе Северная провинция. Впоследствии была разделена на Восточную провинцию и Северо-Восточную провинцию. — Прим. ред. . Я должна была помочь ей управляться с детьми: двумя девочками — четырех и пяти лет — и мальчиком четырех лет.

Мое знакомство с Джеральдом и Алис Рис состоялось в Исиоло за несколько дней до того, как они перебрались в Марсабит, чтобы переждать там самый жаркий период.

Исиоло, центр провинции, расположено на высоте немногим более 900 метров. Это очень жаркое место, в особенности когда здесь дуют ветры с равнины, приносящие песок. А равнина здесь необъятная, и лишь далеко на горизонте виднеется горная цепь.

Когда Алис Рис представляла меня на теннисных кортах семьям некоторых чиновников, мое внимание привлекли маленькие вулканчики, высотой всего лишь с десяток сантиметров, выбрасываемые пескороями по всем кортам даже во время игры. Мне рассказали, что эти животные относятся к очень редкому виду, почти не имеют шерсти, а их кожа настолько тонка, что сквозь нее можно изучать чуть ли не всю их анатомию. Они обитают только в жарких, засушливых странах.

Исиоло было не только резиденцией администрации Северной пограничной провинции, но и воротами в эту провинцию. Поперек дороги был установлен шлагбаум, проезд за который разрешался лишь по специальным пропускам. Через несколько сотен метров от него дорога раздваивалась: одна вела через Марсабит в Эфиопию, другая — через Ваджир в Сомали. Это были единственные дороги, пригодные для машин в полупустынной местности. Деревянный шлагбаум казался мне не столько препятствием на пути нарушителей, сколько границей между цивилизованной жизнью и дикой, величественной природой. Я была преисполнена решимости когда-нибудь поехать далеко за горы, видневшиеся на горизонте.

Итак, упаковав вещи, я отправилась в почти трехсоткилометровую поездку с Рисами в Марсабит. Дорога шла параллельно горной цепи Матьюс, пока мы не достигли пустыни Каисут. Здесь наши грузовики с некоторыми затруднениями преодолели русла нескольких пересохших рек и затем поднялись по склонам Марсабита, направляясь в сторону леса. Его северный склон был усеян множеством вулканических конусов. Самая высокая гора немногим превышала 1200 метров, но она представляла собой первое препятствие на пути муссона с побережья, и поэтому верхние склоны гор получали достаточно влаги для развития пышной растительности. В лесу был густой подлесок, и с каждого дерева свисали мохнатые полотнища серых лишайников.