Джеральд Даррелл - Птицы, звери и родственники

— И Теодора, — добавил Лесли.

— Ларри, милый, — сказала мама. — Человек приглашает нас всего лишь смотреть, как давят его виноград или что там они с ним делают. И мы не можем привезти с собой такое множество людей.

— Но он же сам написал, чтобы мы привезли кого хотим, — возразил Ларри.

— Все равно нельзя. Как бедняга прокормит столь многочисленную компанию?

— Ну, это просто, как дважды два, — сказал Ларри. — Напишем ему, что еду привезем с собой.

— То бишь готовить придется мне? — спросила мама.

— Чепуха какая, — уклончиво сказал Ларри, — возьмем с собою котлет или еще чего-нибудь в этом роде да поджарим прямо на костре.

— Мне ли не знать, чем это кончается, — сказала мама.

— Да ну, организуешь как-нибудь, — ответил Ларри. — В конце концов, нет ничего проще.

— Значит, так, — неохотно сказала мама. — Утром я переговорю со Спиро, и посмотрим, что можно будет сделать.

В результате мама написала изящным почерком письмо Ставродакису, сообщая, что мы будем рады принять его приглашение и привезти с собою нескольких друзей. Еду мы возьмем с собою и устроим пикник на пляже. В ответ мистер Ставродакис прислал нам еще одно письмо — очередной образчик гравюры с завитушками, — в котором сообщал, что польщен тою любезностью, с которой мы приняли его приглашение, и что с нетерпением ждет нашего приезда. В добавление он написал следующее: «Покорнейше прошу приехать неодетыми — мы в семейном кругу». Фраза более чем озадачила нас, так как Ставродакис долгие годы был холостяком, но наконец сообразили — он всего лишь имел в виду, чтобы мы не одевались особо нарядно и чувствовали себя как дома.

В конце концов компания подобралась в таком составе: Дональд и Макс, Теодор, Кралефски, Свен, который как раз вернулся из Афин, Спиро и наше семейство. Мы собрались в полседьмого утра на разбитых ступенях позади царского дворца в городе, где, покачиваясь на легких волнах, нас ожидала свежевыкрашенная лодка с низкими бортами. Погрузка заняла порядочно времени. Прежде всего разместили многочисленные корзины с провиантом и вином, кухонные принадлежности и огромный мамин зонтик, с которым она не расставалась во время летних путешествий. Затем Кралефски, кланяясь и улыбаясь, подал ручку маме и Марго, помогая взойти им на борт.

— Потихоньку, аккуратненько, не споткнитесь — отлично! — говорил он, эскортируя обеих дам на борт моторки с учтивостью венецианского дожа, помогающего новой своей возлюбленной сесть в гондолу.

— По счастью, — молвил Теодор, всматриваясь в голубое небо из-под полей своей фетровой шляпы, — по счастью, похоже, что сегодня… хм… будет, знаете ли, хорошая погода. Я рад, а то, знаете, от малейшего волнения мне становится дурно.

Свен оступился, садясь в лодку, и чуть было не уронил в море свой драгоценный аккордеон, но длинная рука Макса спасла его от гибели в морской пучине. Наконец все были на борту. Лодку столкнули в море, завели мотор — и в путь. В бледной жемчужной утренней дымке, предвосхищавшей жаркий день, город казался игрушечным городком, построенным из детских кубиков. Слегка осыпавшиеся фасады высоких старинных венецианских домов, окрашенные в бледные оттенки кремового, коричневого, белого и розового, как цикламен, цветов, расплывались в дымке, словно на смазанном рисунке пастелью.

— Славная жизнь на океанской волне! — изрек Кралефски, драматически вдыхая теплый неподвижный воздух. — То, что надо!

— Хоть море и кажется таким спокойным, — заметил Теодор, — однако есть, по-моему, легкое — едва ощутимое — волнение.

— Что за вздор, Теодор, — сказал Ларри. — Хоть ватерпасом измеряй, пузырек не шелохнется.

— Муттер, уютно? — с любовью спросил Макс.

— Спасибо, милый, очень даже уютно, — отозвалась мама. — Только одно меня беспокоит. Я не уверена, захватил ли Спиро чеснок.

— Не волноваться, миссисы Дарреллы, — сказал Спиро, до чьих ушей долетело мамино замечание. — Я захватывать всех вещей, что вы просить меня добывать.

Свен скрупулезнейшим образом исследовал свой аккордеон, дабы удостовериться, что с ним все в порядке, и теперь, приладив его поудобнее, пробежался для проверки по клавишам.

— Моряцкая песня для поднятия духа, вот что нам нужно! — оживился Дональд. — Йо-хо-хо, и бутылка рома!

Оставив их, я отправился на нос моторки и улегся — из лежачего положения интересно было наблюдать, как нос прокладывает себе путь, разрезая стеклянную голубую поверхность моря. Время от времени перед нами вспархивали в воздух стайки летучих рыбок, переливаясь на солнце голубым и лунно-серебристым блеском. Они выскакивали, разбивая водную гладь, и пролетали над водой, словно летние ласточки, охотящиеся за насекомыми над лазоревым лугом.

Мы достигли пункта назначения к восьми утра. Пляж длиной в полмили простирался у подножия горы Пантократор. Здесь оливковая роща подступала почти к самому морю и отделялась от него только широкой полосой гальки. Приблизившись к берегу, мы заглушили мотор и дальше двигались одной лишь силой инерции. Теперь, когда гул мотора стих, мы услышали стрекот цикад, которые словно приветствовали нас на своем певучем языке: «Добро пожаловать на нашу землю!»

Наконец лодка с глубоким вздохом села на галечное дно мелководья. Владелец суденышка, гибкий смуглый парень, в несколько прыжков перебрался с кормы, где находился мотор, на нос, спрыгнул на берег с якорем в руках и закрепил его среди камней-голышей. Затем он сложил всю нашу коллекцию коробок у носа лодки наподобие шаткого трапа, который в любой момент грозил обрушиться, и мама с Марго, сопровождаемые Кралефски, сошли на берег. Он грациозно кланялся дамам, когда те ступали на гальку, но все-таки смазал эффект, случайно отступив в воду на глубину шесть дюймов и непоправимо испортив складку своих элегантнейших брюк. Наконец мы все со всеми причиндалами были на берегу. Оставив пожитки под оливами, мы, словно экипаж выброшенного на берег судна, который желает побыстрее покинуть место крушения, устремились вверх по склону холма к вилле Ставродакиса.

Вилла оказалась большой, квадратной, тускло-красного цвета, с зелеными ставнями. Нижний этаж занимал весьма вместительный погреб. По аллее, ведущей к дому, тянулись вереницы крестьянских девушек с корзинами винограда на голове; их грациозная походка напоминала гибкую грацию кошки. А вот и сам Ставродакис спешит поприветствовать нас.

— Очень приятно. Очень приятно. Очень приятно, рад вас видеть! — повторял он каждый раз, когда кто-нибудь из нас представлялся.

Он усадил всю нашу компанию на веранде под празднично красным шатром бугенвиллии и откупорил несколько бутылок своего самого лучшего вина. Оно оказалось крепким и терпким на вкус и светилось тускло-красным светом, как будто наши стаканы были наполнены гранатовым соком. Когда мы подкрепились и уже слегка захмелели, он повел нас в свои погреба, мягко скользя впереди, словно добродушный черный жук.