Григорий Федосеев - Таежные встречи

Но вот мы скоро оказались на границе леса. Дальше круто вверх уходило чистое снежное поле. Звери остановились. Из открытых ртов свисали длинные красные языки. Звери тяжело дышали и уже, казалось, без страха смотрели на нас. Петруха подал знак — итти вперёд. Мы обошли зверей и, как только все оказались выше их, Василий крикнул:

— Пошёл! — и его лыжи, легко скользнув по снежной поверхности, покатились прямо на изюбрей.

— По-шё-ёл! — повторил Кормильчик громко и протяжно.

Звери рванулись вниз и крупными прыжками стали уходить своим следом. Теперь под гору им бежать было легче, и они быстро удалялись. Вихрем взметнулся под лыжами снег, мелькали кедрачи. Два с лишним километра продолжалась эта гонка. Мне казалось, что к зверям вернулась их сила и что они теперь вне опасности.

— Хватит! — вдруг крикнул Кормильчик, и мы остановились. Звери сейчас же замедлили ход; бежавший впереди бык пошёл шагом, затем встал.

— Пусть немного отдохнут, а то как бы не запалились, — сказал Петруха.

Промышленники, присев на снег, снова закурили. Звери, не дожидаясь нас, минуты через две, шагом тронулись дальше. Мы оттолкнули лыжи и тихо пошли. Теперь, глядя на зверей, можно было сказать, что они окончательно выбились из сил и, пожалуй, готовы сдаться.

Через несколько сот метров нинян стал отставать и уже кое-как плёлся по следу.

— Управляйтесь с ним, а я потихоньку пойду дальше, — сказал Кормильчик.

Мы отбили ниняна от остальных зверей. Он тяжело дышал, недоуменно смотрел на нас и, угрожая, изредка махал головой. Мищенко, торопясь, снял котомку и стал доставать кожу, верёвки и камусы. Нинян внимательно наблюдал за ним. Вдруг пошатнулся, раз, другой и, забросив зад, свалился в снег. И сейчас же из его груди вырвался вздох облегчения, похожий на тот, которым выражают полное удовлетворение.

Через минуту мы уже возились около него. Я с любопытством следил за Василием. Он быстро обмотал каждую ногу пониже колен камусом, затем сложил их вместе и связал верёвкой. Нинян вначале бился, вырывался, но скоро сдался и только стонал.

— Камусом обматываем ноги, чтобы их не поморозить, — вишь, какая стужа, — ответил на мой вопрос Василий. Затем он развернул кожу, разостлал её вниз шерстью, и мы уложили на неё пленника. Нинян не сопротивлялся. Он как бы смирился, и через минуту мы уже тащили его вниз по следу.

Несколько дальше мы увидели необычную картину: Кормильчик, сидя на толстой валежине, докуривал трубку. Вид у него был спокойный, а рядом в 20 метрах от него стояла матка. Услышав шорох, она вдруг повернулась к нам и, насторожившись, долго смотрела на наш груз, вероятно, узнав в нём своего сына.

— Будем ловить матку, чего зря гонять её, — сказал Петруха, когда мы подошли к нему. — А вот с быком, не знаю, придётся повозиться.

Когда мы стали окружать матку, чтобы поймать ее, она вдруг заволновалась, но не успела сделать и одного прыжка, как в воздух взметнулся аркан Мищенко, и петля туго стянула ей шею. Одно мгновенье — и она вздыбилась, сделала огромный прыжок в сторону и, как обезумевшая, рванулась напролом по снежной целине. Проскакав метров пятьдесят, она остановилась. Глубокий снег теперь был для неё непреодолимым препятствием. Мищенко подкрался и поймал конец выпущенного аркана. Матка всполошилась, но силы уже окончательно покинули её, она захрипела, зашаталась и медленно свалилась в снег. Не теряя времени, промышленники засуетились около неё. Тут было на что посмотреть и даже позавидовать, как ловко и привычно они управлялись. Матка сопротивлялась, отчаянно билась головой, вырывала ноги, но через двадцать минут, связанная, уже лежала на коже.

— Теперь бы с тем управиться, — сказал довольным тоном Кормильчик, подсаживаясь ко мне и выпуская изо рта тонкую струйку дыма. Отдыхая, он сделал из верёвки узду, надел её на голову матки и крепко притянул к ногам.

Мы вытащили свой груз на тропу; благо, что она оказалась совсем близко. Мищенко сейчас же отправился за лошадью, чтобы на ней подтащить зверей к палатке. Мы с Кормильчиком пошли ловить быка, который уже вышел на соседний хребет и лёг под старым кедром отдыхать. При нашем приближении он вскочил и, как бы встречая, сделал несколько шагов вперёд. Он стоял на небольшой площадке, окаймлённой с трёх сторон отвесной скалой. От нашего взгляда не мог ускользнуть его воинственный вид. Он не собирался сдаваться, а скорее предупреждал нас, что силы его ещё не покинули и что он готов обороняться. Его большие глаза, в которых играли отблески заходящего солнца, были полны решимости. Он грозно мотнул рогами и приготовился к прыжку.

— Смиришься, неправда, — бурчал Кормильчик. Он подал мне знак итти вперёд, и мы, осторожно передвигаясь, преградили зверю выход с площадки. Бык заволновался. Он вдруг понял, что попал в западню. Он стремительно бросился вперёд к нам и со всего размаха ударил рогом о кедр, за которым едва успел скрыться Кормильчик. Рог от удара сломался у основания и, описав в воздухе круг, упал на снег. Зверь отскочил назад. Теперь он стоял в профиль ко мне, расставив задние ноги. Горящий злобой взгляд был попрежнему полон решимости. Кормильчик, не торопясь, но всё время с опаской поглядывая на зверя, снял котомку, достал аркан и набрал его небольшими кругами в руку. За тем он медленно вышел из-за кедра и ловким броском поймал быка. Одно мгновенье — и зверь заметался по площадке. Он бросился в одну сторону, в другую, но конец аркана Петруха успел захлестнуть за кедр, и зверь, до хрипоты затянув на шее петлю, упал в снег. Казалось, наконец-то, он сдался. Но вдруг бык вскочил и рванулся к обрыву. Ещё одно мгновенье, и мы увидели, как он огромным прыжком бросился вперёд. Аркан лопнул, и зверь, свернувшись в комок, полетел в пропасть. Сейчас же снизу послышался грохот камней и треск сломанного дерева.

Мы спустились под утёс и подошли близко к зверю. Он лежал комком, приваленный валежником и снегом. В его помутневших глазах теперь не было ни гнева, ни беспокойства. Зверь умирал. Его дыхание становилось всё реже, глаза скоро перестали закрываться, и мы увидели, как погасла в них жизнь.

— Не покорился… — произнёс с глубоким сожалением Кормильчик. Он достал кисет и, не торопясь, закурил.

В моей памяти надолго остались: смертельный прыжок, чёрный неприветливый утёс и умирающий на окровавленном снегу бык.

…На другой день вечером мы добрались с живым грузом до маральника. Через час после того, как гружёные сани въехали во двор, изюбры были освобождены и от радости заметались по маральнику.