Григорий Федосеев - Таежные встречи

Часа через два ветер стих, и наступило утро. Не скоро мы привели себя в порядок — у нас не осталось палаток, мы растеряли посуду, личные вещи и многое, без чего жизнь в тайге и работа были невозможны. А наш вид? На наших лицах не осталось ни одного опознавательного штриха — так все мы до неузнаваемости были вымазаны сажей. Основное наше несчастье заключалось в том, что мы почти лишились продовольствия, а то, что осталось, было недостаточным не только для того, чтобы продолжать работу, но даже и для того, чтобы добраться до единственного на нашем пути эвенкийского стойбища.

На пятый день пожар стих, и мы покинули остров. Тайга была неузнаваема: мы шли по ней, когда ещё догорал колодник, едким дымом тлели мари и обгоревшую землю покрывал пепел. Всё кругом почернело, засохло, стало мёртвым. Но огонь пощадил заболоченные места, зыбуны и кое-где уцелели мелкие поросли леса.

Еле заметная звериная тропа, по которой мы двигались, шла в нужном нам направлении. Как ни странно, с раннего утра нас сопровождал рой гнуса. Его много спаслось от пожара и стоило нам только появиться у болота или сыролесья, как тысячи мошкары набрасывались на нас и уже, не отставая, сопровождали весь день. У нас сгорели накомарники, и теперь мы вынуждены были отбиваться от этих отвратительных насекомых руками. Никому от мошкары не было покоя, а больше всего страдали олени. Животные подпрыгивали, рвали поводки, ложились. В полдень нужно было делать привал, но поблизости не было корма для оленей, и мы, несмотря на усталость животных, принуждены были продолжать свой путь.

К вечеру, совсем неожиданно, мы увидели впереди сосновую таежку, чудом уцелевшую от пожара, и обрадовались. В сосняке мы рассчитывали найти ягель — излюбленный корм оленей и сухое место для ночёвки. Так и случилось. Будто нарочно для нас огонь пощадил этот небольшой клочок леса. Там мы нашли всё необходимое для отдыха, и очень сожалели, что у нас нечем было утолить голод, упорно сопровождавший нас уже несколько дней. Голод вызывал тяжёлое настроение: не слышно было шуток и обычной лагерной оживлённости.

Нашим большим горем было ещё и то, что без запаса продовольствия мы не могли закончить работу, на что требовалось не менее восьми дней. Теперь же мы должны были итти на Тугурское стойбище и снова вернуться сюда, потратив на это путешествие около месяца. Я решил попытаться добыть мяса, которое избавило бы нас от путешествия на стойбище.

До заката солнца оставалось более часа. Я взял штуцер и ушёл перелеском в глубь равнины, рассчитывая на вечернем корму выследить где-нибудь у болота сохатого или дикого оленя (сокжоя).

Отойдя километра два от лагеря, пересекая перелески и совсем нетронутые пожаром мари, я подошёл к небольшому озеру. С одной стороны озера росла узкая полоска леса. Когда я приблизился к нему, уже вечерело и по равнине разливалась чуть-чуть заметная прохлада.

Озеро было всё завалено упавшим лесом, и из воды в хаотическом беспорядке торчали обросшие мохом корни, обломки стволов и их корявые вершины. В промежутках завалов рос густой троелист — он пленил своими корнями упавший в воду лес, переплёл проходы и темнозелёным ковром покрыл берег и прилегающую марь. Я долго любовался этим необычным озером. На нём не было зеркальной глади, чистоты и прозрачности — всё оно поросло зеленью и было усеяно бледными цветами водяных растений. Корни торчащих из воды деревьев, пушистый троелист и тени, упавшие от деревьев на воду, придавали озеру необычную красоту.

Я заметил, что береговая трава вокруг озера была утоптана зверем. Со всех сторон к озеру шли большие тропы. Всюду на берегу валялись кучи корней водяных растений, вытащенные зверем из воды. Это были следы кормёжки сохатых.

Как можно тёмной ночью спуститься в это озеро, переплыть его или кормиться в нём, не запутавшись в этом лабиринте коряжника? Ещё более невозможным казался сбор корней на дне озера.

Не теряя времени, я сделал недалеко от берега из веток скрадок и стал поджидать зверя.

После жаркого дня сохатые с большой охотой посещают озёра и не только ради корма; они любят подолгу купаться, бродить, чтобы заглушить зуд на коже после укусов мошкары. Не успел я ещё докончить работу, как Туча мошек и комаров появилась надо мною. Откуда они только и брались! С ожесточением они набросились на меня, и я уже не рад был своей затее. Одно спасение было только в терпении и мне пришлось, упрятав руки и лицо, ничком лечь на землю. Комары неистовствовали с такой силой, что я не услышал, как к озеру подошёл сохатый, и только когда он с хода завалился в воду, я спохватился.

Красным диском опускалось солнце к горизонту. Длинная тень от таёжки пересекла озеро и вершиной своей уже коснулась мари. Грузно утопая в травянистом дне, зверь шёл по озеру. Когда я его увидел, он был на половину туши в воде. Запуская морду глубоко в воду, сохатый на ходу доставал со дна корм и жадно поедал его. Это был крупный бык с чёрными, обросшими мелкими волосами, рогами. Он спокойно набирал глубину и, как только его спина сравнялась с водой, он стал более подвижным и поразительно легко перемещался в воде. Если бы не рога, то неопытный глаз принял бы силуэт головы зверя за утку. На озере он чувствовал себя так же свободно, как и на суше.

Кружась вокруг островков, зверь быстро опознавал корм и смахивал его с поверхности воды своим длинным языком. Но вот он бросил кормиться, перебрался через троелистовый островок и подплыл совсем близко ко мне. Он уже был у берега. Как только его передние ноги коснулись дна, он круто повернул обратно и, глубоко запустив морду, совсем исчез под водою. На поверхности заиграли сотни пузырьков. Всколыхнулась большими кругами вода, с шумом закачался береговой троелист.

Прошло немного времени. Ещё не успело успокоиться озеро, как на поверхности появились два верхних отростка рогов, затем лопасти, уши и вся голова. Шумно покатилась с неё вода. Во рту зверь держал целую охапку корма, состоявшего из различных корней водяных растений. Он был так близко от меня, что я, не напрягая зрения, видел его глаза, ноздри и слышал, как, пережёвывая корм, он издавал скрипящий звук, напоминающий лёгкий скрежет зубов. Но вот лось прожевал корм и, опустив голову, снова исчез под водой. Через несколько секунд я услышал, как громко булькнула вода, — это, видимо, зверь сделал выдох.

Когда он появился на поверхности, я стоял у дерева, держа в полной готовности штуцер. Заметив меня, сохатый насторожился, но через миг после выстрела он вздыбил, взметнулась брызгами вода и всё постепенно успокоилось. Зверь не всплыл. От всей огромной туши на поверхности воды был виден только один отросток рога, величиной с кулак.