Григорий Федосеев - Таежные встречи

Сиги, как известно, рыба вкусная, а тут и приготовлена она была замечательно, по-таёжному, а посему — пришлось выпить по второй. Старик повеселел, стал разговорчив, и хозяйка, видя, что дело может затянуться, стала налаживать вторую сковороду рыбы.

— Лебедь-то этот в прошлом году на озере жил, — вдруг почему-то вспомнил рыбак про птицу. Мы насторожились, и обычный застольный разговор сразу оборвался.

— Вот уже и много времени прошло, как его с озера принесли, — продолжал он, — а забыть не можем. Жалко птицу…

И старик стал рассказывать нам печальную историю этого лебедя.

Зная хорошо природу и жизнь птиц, он рассказывал красочно, а то, что он сам был свидетелем происшествия на озере, делало его повествование правдивым. Рассказывал он взволнованно, не обрывая фраз, видно было, что старик не впервые вспоминал об этом, и, вероятно, всегда, как и в этот раз, пригорюнившись, слушала его рыбачка…

Поздно, уже ночью, я вышел из избы. В палатках было тихо. Отдыхали лошади, спала тайга. Сквозь ночную тьму на востоке вырисовывались белые гряды Саянских гор. Они, как и всё окружающее, спали под покровом темноты.

Я вернулся в горницу и, находясь под свежим впечатлением, написал тогда же рассказ про лебедя так, как сложился он в моём воображении.

В предутренней прохладе дремали седые вершины Саян. Ещё робкие, но уже яркие лучи утреннего солнца играли по безоблачному небу. Склоняясь, они падали на горы и, ломаясь, то исчезали в цирках, то внезапно появлялись, освещая скалы и снежные вершины гольцов.

Внизу, прикрывая равнины, лежал густой туман. От прикосновения лучей солнца он дрогнул, качнулся и будто в испуге стал отступать в глубь гор. Там, раздираясь о выступы скал, он редел и спускался на дно глубоких ущелий.

В это майское утро, под тенью вековых пихтачей, дремало Можарское озеро. Природе угодно было создать это озеро у подножья гор, у самой границы с равниной. Оно состояло из трёх водоёмов, как близнецы, похожих друг на друга и соединённых между собою неширокими протоками. Величавый голец Козя, круто спадая к озеру, питал его бесчисленными ручейками. Они зарождались в узких щелях гольца, у снежных лавин и надувов и, переливаясь по камням, с шумом бежали всё лето. А вам голец, как страж, неподвижно веками стоял у Можарского озера, охраняя его от восточных ветров и снежных буранов.

На запад от озера раскинулась равнина, покрытая мёртвой тайгой, погибшей от лесных вредителей. Всепоглощающая тишина постоянно царит над этой скучной низиной. Разве только ранней весной на старом забытом току защёлкает глухарь, да поздно осенью случайно забредёт туда изюбр, в поисках самки, и рёвом своим разорвёт тишину.

Озеро было тёмноголубого цвета и с высоты казалось кусочком неба, запрятанным в тайге. Вся пролётная птица знала его. Где бы ни лежал путь стаи, — по Енисею или через снежные вершины Саян, она, непременно, заглянет на это озеро, чтобы покормиться и отдохнуть.

Много там сбивается птицы ранней весной. Лишь только солнце скроется за равниной, как, вереница за вереницей, потянутся утки, закружатся стаи гусей, лебедей. И долго потом слышится на озере крик, драка, возня. Но с полночи говор стихает, засыпает уставшая птица. Не спят только сторожа, и в тишине весенней ночи, то близко в камышах, то где-то далеко, слышится их перекличка.

На крутом берегу, там, где протока соединяет два южных водоёма озера, с давних лет приютилась заимка. Она состояла всего из нескольких избушек, старых, сгорбленных и почерневших от времени. В этой дальней заимке жили колхозники-рыбаки. Лето и зиму они проводили на озере, ловили сигов, щук, окуней, а ранней весной бросали рыбачить и занимались промыслом птицы.

В тот майский день жители заимки проснулись рано. Ещё не успел исчезнуть с озера туман, как задымились трубы и во всех дворах засуетились люди. Весенний перелёт птицы уже закончился, и рыболовецкая артель готовилась к весенней путине. Весь день мужики были заняты работой: проверяли сети, плели корчажки, возились у лодок, а вечером, когда солнце, прячась за далёким горизонтом, убирало с гор свои последние лучи, они собрались на пригорок поговорить о предстоящей рыбалке.

Но не успели они переброситься и несколькими словами, как вдали послышался крик птиц. Все прислушались. Крик становился слышнее и слышнее. Всматриваясь в уже наступившие сумерки, рыбаки увидели стаю белых лебедей. Покружились они над озером, покричали и сели на ночёвку.

Все были удивлены таким поздним появлением птиц. Одни говорили, что лебеди заблудились и ищут свой путь к северу, другие видели в этом дурную примету. Но, пока мужики спорили между собою, рыбак Архип взял ружьё и пошёл скрадывать птиц. Уставшие птицы отдыхали недалеко от берега. Подкрался он к ним и выстрелил. Стая шумно поднялась в воздух и исчезла в темноте. Только один лебедь долго бился о воду. Он был тяжело ранен и скоро умер.

Поздно вечером вернулся охотник с добычей.

— Негоже стрелять лебедей, беду в дом накликать, — ругала Архипа жена. — Неси, куда хочешь!

Недовольны были и все рыбаки. Не принято было у них промышлять лебедей.

Ровно в полночь, когда все спали, над озером вдруг послышался лебединый крик. Он разбудил жителей заимки. В избах зажгли огни. Все так и решили — кричит убитая птица. А утром, когда вышли на пригорок, увидели на том самом месте, где Архип добыл птицу, большого белого лебедя. Он бросил в пути стаю и вернулся, чтобы разыскать свою подругу.

Из-за гольца Козя вырвались первые лучи солнца и ослепительным снопом света упали на озеро. Взоры рыбаков были прикованы к сидящему на воде лебедю. Он, вытягивая шею, всматривался в камыши, прислушивался к плеску волн и всё кричал, звал подругу.

— Янг… Янг… Янг… — доносилось из водоёма.

Иногда до слуха лебедя долетал крик, видимо, похожий на тот, которого он ждал. И тогда лебедь плыл вперед, навстречу этому звуку, и рыбаки слышали тихую, еле уловимую песню. Он пел её весной на далёком севере своей подруге. Только ей и были понятны эти звуки, в которых было столько любви и нежности.

Но лебедь ошибался. Это было только эхо его крика, изредка доносившееся от гольцов. Оно не повторялось, и песня любви смолкала. Он возвращался на прежнее место, и рыбаки вновь слышали его печальный крик:

— Янг… Янг… Янг…

Во вторую ночь пуще прежнего кричала птица. Она часто подлетала к избам, и её крик всю ночь до зари висел над заимкой. Понял Архип, да поздно, что зря погубил птицу, напрасно обездолил птицу.